Сигмонд неторопливо прогалину по краю обходит. Наслаждается богатым ароматом природы. Блаженствует. Прислушивается к пушистому гудению шмелей, шороху листьев, птичьим напевам.
И вдруг, внезапное дуновения тревоги принес легкий порыв ветра. Облако загородило синеву небесную, хмурая тень упала на поляну. Что-то неуловимо изменилось в лесном мире. Явилась какая-то грозная, смертоносная сила.
Сигмонд, не прерывая движения, плавно, словно невзначай, поворотил голову. О, дьявол! У края деревьев темной массой корячилcя дикий вепрь. Огромный, не видел таких ни Сигмонд, ни Мондуэл, кабан-секач с длинными, словно слоновьи бивни, острыми, чуть загнутыми клыками.
Зверюга поглядывал на витязя маленькими, заплывшими сальными щеками, зеньками, взглядом, исполненным исконно свинячьего упрямого недоверия. Злобился, рыл острыми копытами землю, грозно сопел. Под проволочной его щетиной, ходили, бугрились зверские мышцы. Могучий загривок, необъятные бока, широкий зад с плюмажем хвоста. Телесное воплощение яростной мощи природы.
Тренированным усилием Сигмонд подавил надвигающуюся волну паники. Сжал ее в комок, поднял из низа живота, сплюнул изгоняя страх. Поскучнел лицом, впал в свой предбоевой транс. Сказывалось учение в далеком Шао Линьском монастыре. Сказывались годы спецназовской науки выживания. Он был готов к схватке.
Но и мудрые отрешением монахи, и деловито-практичные шеф-инструкторы, укрепили у Стилла Иг. Мондуэла основополагающий принцип: если схватки можно избежать, ее избежать необходимо. Не главное убить противника, надо самому остаться живым.
Сражаться с таким чудовищем Сигмонд не стремился. Он вполне мог обойтись без очередного Гильдиного сочинения «Песнь о победной битве с Сатановским вепрем». А что именно этот легендарный зверь воплоти и злобе хрюкает среди поляны, доказывала свежая, кровавила еще, царапина на мохнатом рыле. Виновника этой раны сейчас ели мухи.
Сигмонд нагнул голову, опустил глаза. Он знал, что прямой взгляд, глаза в глаза, животным понимается как вызов. Но на кабана этот политический маневр человека не подействовал. Зверюга не торопливо, пока, сдвинул вперед свою тушу, утробно заворчал. Снова сдвинулся вперед.
Отступать было бессмысленно. Позади сплошной стеной зеленел подлесок, непроходимый для человека, но не для бронированного многопудового дикого зверя.
Сигмонд спокойно, словно со стороны, оценивал шансы, взвешивал, выбирал стратегию. Преимущество в силе, весе и скорости на стороне вепря. Но это оборачивалось слабостью — Сигмонд много маневреннее. И у него, против кабаньих бивней, мечи, обоюдоострыеострые, режущие на лету шелковый платок и рубящие сталь, против кабаньих бивней. У него мастерство и трезвый расчет против зверячих инстинктов. Что там говорится? «Когда бы вверх свое могла поднять ты рыло». Замечательно, будем бить с лету, в прыжке, под лопатку, левую. Давай, боров, биться, если хочешь. Посмотрим кто кого.
Сигмонд мягко охватил рукояти мечей. Посмотрел прямо в глаза зверя. — Ну, давай, давай. Свинья.
Кнур хрюкнул, вздыбился, и внезапно, стремительно развернулся боком, только земля, травы, комья корней полетели в стороны. И тут Сигмонд по настоящему испугался. На опушке, у края тропинки стояла Гильда. Стояла к развернувшемуся ней вепрю слишком близко. Слишком.
А эта сумасбродка выронила корзину, хлопала в ладоши, подпрыгивала и, перекрывая Сигмондово «На дерево! Скорее!», голосила пронзительно:
— Паць, паць, паць! Иди ко мне, мой маленький! Иди к мамке! — И вовсе засюсюкала, — Мась! Мась! Мась!
— Одурела девка. — Мелькнуло у Сигмонда, когда, обнажив мечи, в безнадежном рывке, он кинулся на зверя. Но клятый «маленький» внимая на мужчину никакого не обращая, много его опережая, с неимоверной скоростью метнулся к Гильде. Мчался он, восхрюкивая, нелепо збрыкивая обширным задом, подскакивая, мотая хвостом. Тяжело затормозил всеми четырьмя, взрывая борозды, и уже тыкался рылом в подол платья. Повизгивая несмышленым полосатиком, огромный кнуряка терся о девичьи ноги, пхал рыло в раскрытую ладонь.
Стилл обомлел, остолбенел и опешил, наблюдая эту обкуренно-сюреалистическую, кошмарную, как атональный джаз, картину.
Гильда, восторженно смеясь, сюсюкая, «мась, мась» мвсь", чесала зверя за бурьянным листом волосатого уха, приговаривала: — Ты мой, бедненький, ты мой маленький. Плохой дядя тебе носик поцарапал. У, бяка. Мерзкие собачки, пугали маленького.
Сигмонд ошалело подумал: — да чтоб его пробрало, не гладить надо, разве хорошенько кувалдой огреть. И вспоминая, открывшуюся днем, у сосны, тошнотворную картину: — тот бяка, и, пожалуй, все мерзкие собачки, уже покинули подлунный мир. И, при этом, исключительно усилиями маленького.
А маленький, тем временем, был на вершине блаженства. Млел под ласками сенешалевны. Видно, вовсе войдя в экстаз, свин заверещал еще громче, еще пронзительнее прежнего, подпрыгнул и вихрем, выдавая, несуразные его громоздкому телу, замысловатые антраша, пошел выписывать круги вокруг счастливой Гильды. Земля дрожала, почва вылетала комьями дерна, гул топота наполнял поляну.
— Мой хороший нашелся, мой маленький. — Щебетала Гильда. — Иди ко мне, мой ласковый.
Ласковый кабанюра, намотав изрядно кругов, изрыв, исковеркав немалый участок поляны, свалив походя молодую березку, снова ткнулся в ноги Гильды, потом завалился на спину, подставил необъятное брюхо под теплые ее ладошки, подергивал могучими окороками.
Сигмонд, по прежнему, не пряча мечи, завороженный разметавшимся в сладостной неге вепрем, медленно, пружинистом шагом единоборца, подходил к изумительной паре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96