И когда без стука открылась дверь, и закутанный встал на пороге,
страх безмолвным криком взорвался в нем - и погас, как лампадка в бурю.
Вот и все. Пришел его час.
Он все равно потянулся к гонгу, но вошедший сказал равнодушно:
- Не трудись. Некого звать.
- Жаль, - сказал Ваннор, - я велел бы подать вина. Проходи, - сказал
он, - садись. Или ты убьешь меня сразу?
Бог подошел, сел напротив, снял повязку с лица. Он был совсем, как
тогда, даже еще моложе. Если б не взгляд и не складка губ, он казался бы
просто мальчишкой.
- Нет, - сказал бог. - Сначала поговорим.
И тень надежды: может, сумею? Умолить, перехитрить, обмануть...
- Нет, - сказал бог, - не мучай себя надеждой. Я не оставлю тебя в
живых. Но я предлагаю, как ты когда-то: ответь на вопросы, и получишь
легкую смерть. Ты ведь помнишь - моя была неприятной.
Странно, но в юном лице не было гнева, и в странных давящих глазах
только печаль.
- И ты поверишь моим словам? - спросил его Ваннор с усмешкой.
- Да, - потому что ты его ненавидишь.
- Кого?
Можно заставить голос звучать, как обычно, но не спрятать вспотевший
лоб, не сдержать метнувшийся взгляд.
- Его, - спокойно ответил бог. - Я не знаю, как ты его называешь. Он
неважный хозяин, - сказал ему бог, - и не вступится за тебя, хоть служишь
ты верно.
- Я служу только себе, - ответил Ваннор угрюмо. - Я хотел власти, и я
ее получил.
- Какой? - мягко спросил его бог. - Для себя? Для своего храма? В
Ланнеране не клянутся Предвечным и не просят его ни о чем. Если исчезнет
страх, вас всех перебьют и храм ваш сравняют с землей. А твоя власть в
чем, Ваннор? В том, чтобы кого-то убить? Но кого испугает смерть от меча,
раз по городу бродит ночная смерть!
- Я не был так многословен, Энрас!
- Да, - терпеливо ответил бог. - Я трачу слова и время, а его у меня
в обрез. Я мог бы заставить тебя говорить. Немного усилий - и ты мне все
выложишь и будешь молить меня о смерти.
- Не все рождены палачами, - ответил Ваннор с усмешкой, - даже меня
поначалу тошнило. Тебе же будет еще противней, потому что я жирен, а это
зрелище мерзко вдвойне. Но я, пожалуй, рискну.
Бог пожал плечами и сказал: - Как хочешь, Ваннор, - и в страшных его
глазах уже не было грусти - только острый холодный огонь.
- Нет, - сказал Ваннор, - я пошутил. Боюсь, что я не сумею молчать до
конца, а мне не хочется умирать растоптанной тварью. К тому же ты прав: я
его ненавижу. А вот тебя, как ни странно, нет. А что тут странного? -
спросил он себя. - Я даже немного тебе благодарен. Я, Ваннор, ничей сын,
палач и подручный для грязных дел - перед смертью чувствую себя человеком.
Даст ли больше самая достойная жизнь? Ладно, - сказал он, - я не беру в
долг. Ты узнаешь все, что захочешь, но сначала я кое-что скажу. Не
снисхождения ради - просто я должен это сказать. Это не я пытался схватить
Аэну. Мне не надо было ее искать - я знал, где она. Когда я пугал тебя -
это были только слова. Не отдал бы я _Е_м_у_ самый чистый цветок
Ланнерана!
- И ты ему служишь!
- Да! - сказал Ваннор. - Да! Но я позволил Вастасу увезти Аэну. Я
знал, что она родила сына. Целых пятнадцать лет это знал только я, пока
О_н_ не учуял сам.
- С тех пор ты меня и ждешь?
- Конечно! - ответил Ваннор. - Я знал, что ты тоже бог. Последнее
дело для смертных мешаться в распри богов. Да! - сказал он, - я его
ненавижу. Но если бы пришлось выбирать - я снова бы выбрал его. Мне лучше
быть грязью под ступнями бога, чем грязью под ногами людей. Да! - сказал
он, - я вышел из грязи. Я был воришкой, доносчиком, наемный убийцей. Все
меня презирали, и сам я себя презирал. А теперь - спросил он, - где они -
те, что были не запятнаны и благородны? Кто из них попробовал
сопротивляться? Кто из них хоть раз осмелился на то, на что я - мерзавец -
осмеливаюсь ежечасно? Ладно, - сказал он, - это глупые речи. Наверное, я
все-таки люблю Ланнеран так же сильно, как ненавижу. Спрашивай, - сказал
он, - теперь я на все отвечу.
Было утро, когда он ушел из опустевшего дома. Серое утро, прохладное
и пустое; в дальних предместьях уже зазвучала жизнь, а на улицах Верхнего
Города спало молчание, и молчание камнем лежало в нем. Он пытался
почувствовать Торкаса - хоть дыхание, хоть тепло, но внутри у него был
только он. Он единственный. Он один.
Нужно как-нибудь перебыть этот день. Нужно бережно и терпеливо
собрать все силы. Телу - еда и сон: я возьму от него все, а душе угрюмую
ярость - черную ярость сотен смертей и тысяч боев; это будет мой главный
бой - бой за Торкаса и свободу.
Он не вернулся в Дом Ранасов, где ждут еда и постель, и тревога
спутников Торкаса, и всевидящий взгляд Майды. Мне нужна только ярость -
ярость, а не печаль, ничего человеческого - только то, что поможет
драться.
Он поел в харчевне у городской стены и нашел приют в заброшенном
доме. Лег на грязный истоптанный пол, поудобней устроил тело и заставил
его заснуть. И опять потащило его в лабиринт перепутанных жизней: бой -
поражение - смерть, ловушка - смерть, просто смерть.
Ярость, отчаянье, гнев - он собирал их по капле, он наполнял себя,
как седельный мех. Только ярость, только отчаянье, только гнев, только
безжалостное каменное упорство...
А когда стемнело, он вышел из дома. Он знал все ловушки, которые ждут
его. Нет, не все. Только те, о которых знал Ваннор.
В полной тьме подошел он к ограде Нижнего Храма. Легче тени он был,
бесшумнее тишины; рядом с ним прошел караул, и никто его не заметил. Он
пошел вдоль стены, чутко вслушиваясь в себя, а когда почувствовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25