- Если б ты мог, сказала она, - ты бы давно уже был свободен.
И опять он не разгневался, а улыбнулся, и веселый страшный огонь
полыхнул у него глазах.
- Не кусайся, - сказал он, - я все смогу! Лишь бы я сам себе не
мешал. Жаль, - сказал он, - ты не сумеешь понять...
- Нет! - сказала она. - Говори! Я хочу тебя слушать!
- Дело в энергии, - сказал он с усмешкой. - Здешний очаг невелик,
процесс еще можно остановить. Надо просто потратить себя до последнего
эрга... Вот что паршиво, - сказал он, - ваше солнце, по-моему, уже
нестабильно. Через несколько тысяч лет...
И она улыбнулась. Думать о тысячах лет тому, кто считает свой срок на
дни!
- Потерпи, Аэна, я сумею.
- Бог мой! - тихо сказала она, и глаза ее вспыхнули торжеством, и
слабый румянец окрасил щеки. - Я знаю выход, - сказала она. - Возьми мою
душу и слей со своей!
Он покачал головой, и она улыбнулась. И сказала с насмешливым
превосходством:
- Что ты знаешь о людях, могучий дух? Ты осудил себя - и это твое
право, но разве я не вправе себя осудить? Я - плохая мать, - сказала она.
- Не важно, ради чего, но я обрекла на гибель сына. Я - плохая жена, -
сказала она, - потому что все эти годы я любила тебя. Да! - сказала она, -
не Энраса, а тебя! И не в память Энраса, не ради людей - для себя одной я
тебя удержала. Боялась, ненавидела, проклинала - и звала тебя каждую ночь.
Они считали меня святой! - она невесело усмехнулась, - а я звала тебя
каждую ночь и думала о тебе, как о муже! А что мне делать теперь? -
спросила она. - Ты в теле Торкаса, и нам невозможно быть вместе. А если ты
умрешь, а Торкас воскреснет, - прощу ли я ему твою смерть? Смирюсь ли, что
он - не ты?
- Ничего, - сказал Безымянный, - время излечит. Ты привыкнешь, Аэна.
- К чему? К греху, который не стал грехом, потому что и этого мне не
досталось? Что меня ждет, мой бог? Бесполезные слезы и поминальный огонь.
Ожидание смерти и память о том, что мне предстоит расплата. Пощади меня, -
сказала она. - Ты изведал уже посмертных скитаний, так избавь же меня от
них!
Он долго глядел ей в глаза и неохотно кивнул. Тут ничего не
поделаешь: она из нашей породы. Из гордости или упрямства она сделает это
с собой, не понимая - она ведь жива! - чем за это заплатит. Довольно
просто вступить на Дорогу Тьмы, но как непросто исчезнуть с проклятой
дороги!
- Мне очень жаль, - сказал он. - Ты так красива!
Они сидели, держась за руки, а день уже угасал, и сумрак, густой и
теплый, пластами лежал у стен.
Он говорил:
- Невесело им придется. Водный баланс нарушен. Вода почти вся ушла на
полярные шапки. Если не придавить эту дрянь прямо сейчас, ледниковый
период им обеспечен.
- Мы сейчас уйдем?
- Скоро, - ответил он. - Мне не хочется торопиться. Если это моя
последняя жизнь... нет, - сказал он, - я ни о чем не жалею. Разве только,
что Торкас твой сын.
И она прижалась щекою к его руке.
А сумрак уже загустел в тяжелую душную ночь. Только мы - и ночь, мы -
и Тьма. Она подошла - огромная, вечная, никакая, обняла, окружила, только
я и он...
- Останься, Аэна, - сказал он, - жизнь - неплохая штука.
Но она улыбнулась, глядя в его глаза - в заветное озеро Тьмы, в
желанную заводь забвенья. Она уходила в его глаза, в их ласковую печаль, в
их жестокую силу. Без страха и сожаленья она уходила в него, как ручей
вливается в реку; ей было так мягко, так радостно, так беззаботно, как
может быть только на материнских руках.
Но там был кто-то еще, она испугалась: Торкас? Но он засмеялся, он ее
окружал, и смех был вокруг нее.
- Торкаса ты не услышишь. Один из моих собратьев - он хозяйничал тут,
в Ланнеране. Ничего, - сказал он, и голос был тоже вокруг нее, - придется
и ему расплатиться.
Вопль ужаса - и раскатистый хохот, она улыбнулась в ответ; ей было
так радостно, так беззаботно; он поднял ее и понес, а вокруг была Тьма,
прекрасная, добрая Тьма, ты можешь еще вернуться, сказал он ей, подумай,
это еще возможно, но она теснее прижалась к нему, сливаясь, вливаясь...
Жестокая дальняя искра света, и она подумала: вот оно! Без страха,
лишь щекотное любопытство: неужели, конец? И - ничего?
- Да, - сказал он, - совсем ничего, - и они стояли, держась за руки,
а колесо летело на них. И тяжелая темная сила поднималась в нем - в ней -
в них. Боль разлук, боль смертей, боль погибших надежд, боль рождения,
горечь жизни. Облако животворящей боли навстречу сжигающему огню, и она
почувствовала, что тает, растворяется, переходит... он - она - они -
ничего...
Говорят, грохот был ужасен. Волны умершего моря докатились до стен
Рансалы - и отступили, оставив трещины в несокрушимой стене.
Говорят, отблеск был виден и в Ланнеране. Белый огонь сделал ночь
светлее, чем день. Но Ланнеран был в ту ночь занят своими делами, и
знамение истолковали к добру.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25