У меня глаз наметан.
Шелли отвела глаза и покраснела — смущение ей шло.
— Я… — Она не смогла больше сказать и слова или даже посмотреть мне в глаза.
Протянув руку, я приподнял ее подбородок, заставляя девушку посмотреть на меня:
— Просто скажи мне, я не буду наказывать тебя за это. — Эти же слова я повторял сотни и тысячи раз наложницам, слугам, людям и инопланетянам, даже животным, которые, по моему разумению, могли меня понять.
Женщина спросила: — Ты купишь меня?
Мне было не очень понятно — дать денег за услугу или заплатить за нее, купить в полном смысле слова, как вещь? Теперь она выглядела несколько иначе, выражение смущения и стыдливости исчезло с лица, и в нем появилась надежда. Я улыбнулся ей:
— Шелли, так дело не пойдет. У нас нет ничего своего, даже жизнями мы не имеем права распоряжаться.
Да, глупо я поступил, выдав эту тираду. Для нее это ничего не значило, ничего не объясняло.
Женщина вновь задала вопрос:
— Ты бы купил меня, если бы мог?
Я усмехнулся, растрепав волосы Шелли рукой, способной закрыть пол ее головы. Она прильнула ближе, обняв меня, затем вновь попыталась атаковать низ моего живота. Я сжал ее на какое-то мгновение, давая понять, что не хочу этого, и давая ей время осознать этот факт, затем отвернулся, отпустив настырную маленькую шлюху. Она успокоилась и сидела, гладя на прекрасную картину ясного голубого неба и зеленых лесов — на те места, что когда-то звались моим домом.
Когда поезд наконец прибыл в Дурхейм — станцию в двадцати километрах к востоку от Чепел Хилл — я не знал, что меня ожидает там. Дорога, ведущая с холма вниз, не предвещала ничего интересного — бесконечное пространство смешанных лесов, странные островки сосняка, холмы, заросшие травой и, кустарником, ни на что не похожие развалины. Мало что осталось от Дурхейма, когда-то давно бывшего миллионным городом. Теперь же на его месте находился лес, полный высоких, прямых деревьев, среди которых виднелись остатки нескольких зданий. Я вышел из поезда, держа свой маленький чемодан, и остановился, глядя на запад.
Был чудный день; солнце неподвижно висело над далекими, затянутыми голубой дымкой холмами, зелеными лесами; прохладный ветер освежал мое лицо, мягко ерошил волосы.
— Атол Моррисон?
Я обернулся — позади меня стоял невысокий, пухлый мужчина с ужасно знакомым лицом, одетый в темно-коричневую сутану, через расстегнутый ворот которой виднелась темная рубашка и белый воротничок священника. Очень знакомое лицо… Бог мой, Лэнк!
— Лэнк?
Он рассыпался в той своей замечательной улыбке, что я хорошо помнил, и, шагнув вперед, схватил меня в объятия, которые, если честно, я едва почувствовал. Когда я уехал, моему брату Ланкастеру было двенадцать лет. Никто не посылал мне его фотографий, а сейчас передо мной стоял толстячок средних лет в одежде священника. От того мальчика, что я знал, не осталось ничего, кроме улыбки.
— Добро пожаловать домой, Ати, дома ждут тебя, — сердечно произнес он.
В горле встал комок — это было настолько непривычно и неожиданно, что я почувствовал себя глупо. Держа брата на расстоянии вытянутой руки, я улыбался, оглядывая его с ног до головы, сжимая его тонкие, мягкие ручки в своих огромных ручищах, ощущая через сутану его мягкое, расплывшееся тело. В глазах Лэнка застыло выражение сомнения и нерешительности.
— Боже, Лэнк, я и мечтать не мог, что когда-нибудь увижу тебя!
— А мы всегда надеялись, что увидим тебя, Ати.
Брат шагнул назад, отпуская меня и неотрывно глядя мне в глаза, затем перевел взгляд на шрамы на лице, на огромные руки со сбитыми на костяшках пальцами, на мою мускулистую тренированную фигуру, на оружие в кобуре. Наконец, он натянуто улыбнулся:
— Боже мой, что они сделали с тобой? Наркотики?
Почему он так решил? Лэнк видел перед собой высокого мужчину с хорошо развитыми, грудными мышцами, широкого в плечах, с большими руками воина, с квадратным лицом, несколько изуродованным большим белым шрамом ото лба до. подбородка, проходящим над левым глазом. Чистые, спокойные, будто им не довелось увидеть ничего плохого, карие глаза.
Я внезапно осознал, что мои мускулы находятся в большом напряжении, заставляя меня стоять прямо и не горбиться. Любой другой человек на моем месте немного расслабился бы, так поступил и Лэнк.
Проведя по бицепсам другой руки, я покачал головой, пытаясь заставить брата улыбнуться:.
— Хорошая, доброкачественная еда, большая ежедневная физическая нагрузка.
Брат медленно кивнул, но мне почему-то пришла в голову мысль, что про себя он добавил к моим словам: «И много трупов, которые не позволяют тебе расслабиться». Лэнк повернулся, знаком указывая следовать за ним:
— Пойдем, брат, тебя ждут родные. — И он пошел вниз по лестнице, увлекая меня за собой, к видневшемуся лесу.
Машина у Лэнка оказалась старым четырехколесным электромобилем на солнечных батареях. Она была припаркована на стоянке чуть ниже станции.
Сев в машину, брат ласково похлопал по приборной доске:
— Она замечательная старушка, на которую всегда можно положиться; я ее нашел в развалинах, как и большинство предметов, нас окружающих. — Нажав на стартер, он подождал, пока засветился зеленый сигнал, оставшийся еще со времен моего детства, затем выехал со стоянки.
Когда мы выбрались на дорогу, я обратил внимание на тротуар — он был весь в грязи и трещинах, через которые проросла густая растительность, и Лэнк аккуратно объезжал их, боясь повредить свой электромобиль. Мы съехали с высокого, бугристого холма, чей склон порос стройными соснами, и выбрались на широкое, заросшее травой поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121