— Не будь дурачком, Ати. Купальники одеваются только тогда, когда рядом взрослые. — Девушка обвела взглядом пустынную местность.
Мне пришла в голову мысль: «Откуда она узнала, что здесь никого не будет?» Заведя руки за спину, Алике расстегнула лифчик, уронила его на остальную одежду, затем сбросила трусики.
Ну? Ну. Я стянул плавки, чувствуя себя почему-то большим и неуклюжим, а мое лицо, казалось, было вылеплено из холодной глины.
— Ты покраснел, Ати.
— И ты тоже…
Я никогда прежде не думал, что женщина может быть такой прекрасной, хотя Алике едва-едва начала сформировываться, как женщина. Громко смеясь, она повернулась, разбежалась и прыгнула с утеса. Мои ноги будто налились свинцом, я стоял, потеряв чувство реальности, наблюдая, как ее белое тело почти без единой брызги исчезло и появилось в нескольких метрах от места падения.
Отбросив с лица мокрые волосы, девушка улыбнулась мне:
— Давай, прыгай! Это здорово!
Я разбежался и прыгнул вниз, не сумел справиться с телом и плюхнулся в воду, как камень.
Вынырнув и отплевываясь, я увидел Алике, уже подплывшую ко мне, вытирающую воду с глаз и улыбавшуюся.
— Ну и нырнул же ты, Ати, брызги летели в разные стороны!
— Извини.
Протянув руку, девушка дотронулась до моего плеча, и я не смог ни пошевелиться, ни вздохнуть, чтобы не испортить чудное мгновение. Я даже толком не знал, что происходит. Мы дурачились целое утро, купались, бегали по берегу, ныряли снова и снова, иногда просто смотрели друг на друга и, утомленные, вернулись домой на закате. Родители хмурились и качали головами.
Шагая в темноте вниз, по тропинке около Болин Крик, я спросил:
— Помнишь, как мы купались в старой каменоломне?
Последовало долгое молчание, только ветер шумел в верхушках деревьев, да в наполовину высохшем ручье журчала вода, перекрывая шум наших осторожных шагов. Рука Алике сжала мою:
— Да.
Одцни и Лэнк встретили нас на пороге; брат улыбался, сестра сжала Алике в объятиях, но сразу же отпустила и, взяв ее за руку, повела в гостиную. Там у родителей стояла красивая старая мебель, но я не помнил ее: она появилась после Вторжения.
Вышел отец и сел с нами. Пока мы разговаривали, старик согласно кивал головой, стараясь не хмуриться. У него ничего не получалось — мы чувствовали себя скованно и напряженно. Мать оставалась на кухне — звон посуды, стук тарелок, сковородок и кастрюль были фоном нашей беседы. Через некоторое время Оддни поднялась, положила руку на плечо Алике и вышла помочь матери.
Пока мы ждали и болтали, Алике сидела рядом со мной на диване, прижавшись ко мне боком, а со временем она почти вжалась в мое тело.
Настало время садиться к столу. Мне кажется, мать превзошла саму себя, подав так любимых мной в детстве цыплят с соусом и чесноком итало-креольское блюдо. А ведь специи в наше время довольно трудно достать. На столе также стояли засахаренная морковь с ананасом, коричневый тростниковый сахар, острая хлебная, лоснящаяся от куриного жира закуска, горький салат из цикория и редиски. Брюссельской капусты не было, хотя раньше мы все время ели курицу именно с ней…
Наверно, этот овощ здесь уже не выращивают и его невозможно достать. Ананасы в изобилии росли на побережье.
Мать по-прежнему молчала, хотя Алике, явно чувствуя себя не в своей тарелке, пыталась ее разговорить. И тут я впервые почувствовал раздражение, нараставшее во всех участниках этой сцены. Мне захотелось вскочить и заорать на них.
Но это было бы глупо. Они чувствовали гнев по отношению к Алике, потому что когда-то маленькая девочка украла у них маленького мальчика. Родители все еще думали, что их сын — малыш, даже несмотря на то, что он двадцать лет назад мастурбировал, глядя на танцующую шлюху. Все родители такие, предпочитают, чтобы ребенок лучше занимался онанизмом, чем играл с девочками.
Мать с отцом наверняка думали, что я обнимаюсь и секретничаю с Алике, тем самым все больше и больше удаляясь от них самих. Своего рода предательство, как если бы злющая сторожевая собака вдруг начала лизать руку незнакомца.
Предки молча сидели, пока Лэнк и Оддни болтали о всяких детских глупостях, о прошлых временах.
Мы сидели на диване, а родители ждали конца вечера, чтобы Алике поднялась, попрощалась и отправилась восвояси. Или представляли, как она одна идет в темноте. Может, старики думают, что я поплетусь за ней вслед?
Где-то около полуночи моя подруга начала зевать. Я встал, и, когда она тоже поднялась, в глазах родителей мелькнуло облегчение. Пожелав им всем спокойной ночи, я взял Алике за руку и повел ее вверх по самодельной лестнице, а потом закрыл за собой дверь.
Стоя на пороге моей комнатки, той, которую она так хорошо помнила, в кругу желто-оранжевого света, Алике долго, немного хмурясь, рассматривала мою богиню. Наконец она протянула руку, включила ее, и тут же женщина на картинке начала танец, выставляя на показ свои прелести.
Алике захихикала: — Я помню это…
Обняв Алике за плечи, я смотрел, как танцующая девушка расставляет стройные ножки.
— А я почти забыл, и теперь боюсь спросить, почему эта штука находится здесь и работает. Или почему сегодня они такие… несчастные.
Женщина повернулась и положила руки на мою грудь, серьезные глаза смотрели на меня: — Ты не знаешь?
— Ну, догадываюсь…
— Ты уехал много лет назад, Ати. Люди меняются, а ты оставил за спиной свою прежнюю скучную, безрадостную жизнь.
Я кивнул, но, если разобраться, жизнь любого человека состоит отнюдь не из сплошных радостей.
Наверно, по этой причине старики все время брюзжат и ворчат: справедливости нет, жизнь гнусна, а в ее конце ты просто умираешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121