Ну вот, уже лучше. Переживания еще никому не приносили пользы. Кроме того, сделанного не изменишь и прошлого не воротишь, надо больше не возвращаться к этому.
Но когда я вернулся в комнату и захотел лечь спать, то содрал со стены картину обнаженной танцовщицы и порвал ее на мелкие кусочки. Затем раздавил ее аппетитные выпуклости каблуками ботинок. В доме жило много народу: Лэнк, Оддни, мать, отец, но никто не заинтересовался шумом, доносившимся из моей комнаты.
* * *
Еще один день я провел в одиночестве, блуждая по окрестностям, скрываясь от суда людского и от глаз родных, словно отверженный преступник, последний изгой. Я кружил вокруг лесов Карборро, мимо темных дверей Каррмилла, мимо негоревшего знака «Дэвис» и в конце концов остановился у дверей дома Алике, освещенного лишь светом безжизненных звезд.
Сквозь окне гостиной пробивался слабый свет, но я не решился заглянуть внутрь Г Я не мог себе представить, что она лежит в постели и мастурбирует или сидит около старинного телефонного аппарата, ожидая моего звонка.
На одно мгновение мне показалось, что ее уже нет в живых.
Да, настало время попрощаться.
Я постучал. В ответ не раздалось ни звука, затем послышались осторожные шаги. Кто-то дышал за дверью, разглядывая непрошеного гостя в замочную скважину. Дыхание прекратилось. Интересно, отойдет ли она от двери, уляжется вновь на кровать и будет ожидать моего ухода? Думаю, мне даже хотелось этого.
Затем я услышал, как щелкнула задвижка, натужно заскрипел старый, ржавый болт, как рука женщины повернула ручку, и вот дверь отворилась. В дверном проеме, глядя на меня своими темными глазами, стояла Алике — ее лицо было обрамлено черными локонами. Она была одета в покрытый пятнами старый белый халат. Женщина, не отрываясь, смотрела на мою форму, на застегнутый у ворота мундир, на пистолет в кобуре. Отступив на шаг, Алике впустила меня, затем присела рядом со мной на диван, однако, на значительном отдалении, так, что наши тела не соприкасались, и уставилась на тусклую лампочку. Пламя выбивалось из маленьких отверстий, наполняя комнату слабым запахом керосина.
Я проговорил:
— Я уезжаю завтра утром домой, Алике, и пришел попрощаться.
Она повернулась и взглянула на меня мерцающими глазами, пытаясь напоследок запечатлеть в памяти мой образ:
— Я всегда надеялась, что это будет твой дом, Ати.
Я покачал головой:
— Но это не мой народ, Алике, и он никогда им не был.
— А я?
«Господи, чего она хочет? Что она еще воображает? Неужели я должен спросить ее, поедет ли она со мной, станет ли моей наложницей, будет ли делить ложе с Хани и со всеми остальными? Нет, сначала ей придется поехать в школу наложниц, затем она подпишет контракт и отправится отрабатывать его с кем-нибудь еще».
Я пожал плечами.
— Все ушли, Ати, я осталась одна, — произнесла женшина.
— Извини…
— Лучше бы меня забрали со всеми, — тоном потерявшейся маленькой девочки продолжала Алике.
— Не надо.
Она вновь посмотрела мне в глаза: — В этом было кое-что интересное.
Конечно, я не спорю. Но не мог же я уехать просто так, оставив ее мучиться угрызениями совести из-за того, что она не совершала. Это несправедливо. Достав из кармана телефонную трубку, я открыл ее перед женщиной и спросил:
— Ты знаешь, что это такое, Алике?
Она отрицательно покачала головой и в ужасе посмотрела на прибор, как на ядовитую змею. Я поднес трубку к лицу и проговорил:
— 10х9760-й докладывает, уровень пятый, высокий.
Получив подтверждение вызову, я отключился, сложил трубку и убрал ее обратно. Женщина спросила:
— Ты брал эту штуку с собой в горы?
Я кивнул.
— Зачем?
Хороший вопрос. А как мне на него ответить?
Что, рассказать ей обо всех мирах, где я побывал, обо всех странных, экзотических обитателях, которых я там встречал и убивал десятками, сотнями и тысячами? Сказать ли женщине о том, что, погубив ее друзей, я спас человечество от судьбы убиенных мной туземцев?
— Алике, я — солдат расы повелителей. Это многое значит для меня.
Ее лицо исказила гримаса, будто женщина вот-вот собиралась заплакать. Глаза Алике были по-прежнему устремлены на меня и блестели в свете лампы.
-. Для тебя этот мир слишком мал, да?
— Может, и так…
Алике встала и, не обращая на меня внимания, повернулась лицом к лампе. Приняв это как предложение сматывать удочки, я поднялся и собрался уходить.
Женщина медленно подошла к лампе, повернулась лицом ко мне и остановилась, освещенная теплым светом, погруженная в свои мысли. Она не спеша развязала пояс халата, и тот скользнул на пол, позволяя видеть, что под одеждой нет белья; грудь и живот, не подтянутые бельем, несколько отвисали.
Алике не смотрела в мою сторону, не устраивала из раздевания стриптиз-шоу специально для меня, больше не устраивала.
Моя подруга стояла у лампы, водя рукой по животу, по волосам лобка, широко раздвигая половые губь. и засовывая во влагалище два пальца. Вытащив их, она подняла руку к лампе и, раздвинув пальцы примерно на дюйм, принялась рассматривать сверкающую влагу, изучать тонкую полоску, блестевшую, как паутина. Затем Алике растерла жидкость между пальцами. Женщина что-то прошептала, но я не смог разобрать, что именно. Она словно застыла, и для нее перестало существовать пространство и время, лицо сохраняло полную серьезность.
Вытерев руки о халат, она повернулась ко мне, движением плеч сбросила одежду, и ткань мягко упала на пол. Положив руку на грудь, Алике произнесла:
— Займись со мной любовью, Ати, в последний раз перед отъездом.
Меня будто в грудь ударили. Я хотел спросить — зачем, но не смог.
— Хорошо, — согласился я, и мы лежали потом рядом друг с другом всю ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121