Так это было на самом деле, но романтика юношеских лет все это прикрывала и теперь Богданов говорил совсем другое. Было ему тогда удивительно хорошо, хорошо думалось, хорошо работала фантазия: все эти две недели он путешествовал по каким-то замечательным странам, совсем не существующим на земле.
– Видно, очень кушать хотелось, – серьезно произнесла Феня и расхохоталась.
За ней расхохотались и Кирилл с Богдановым.
– Это верно, есть хотелось очень… но только первые дни, а потом – одни только видения. Чудесные картины. Вот тогда я и понял, почему индусские йоги иногда так подолгу голодают: мозг освежается.
– Вот что бы нам пустить в ход в те дни, когда на стройке не было ни хлеба, ни мяса. Голодай, мол, ребята, мозга освежится, – добавил Кирилл.
– Ну, это ты шельмуешь.
– А ты глупишь и дурака из себя разыгрываешь, – ответил Кирилл и подумал тут же: – «Ну, зачем мы так ковыряемся?» – и все-таки продолжал: – Теория голодовки выдумана сытыми людьми, как выдумана сытыми людьми и теория Мальтуса.
– Что это за теория Мальтуса? – захотел сбить и опозорить его Богданов.
Кирилл улыбнулся и, словно не слыша его вопроса, продолжал, уже поясняя теорию Мальтуса, издеваться над ней. Богданов посмотрел на него, и в нем победил учитель, который увидел своего способного ученика. Подъехав вплотную к Кириллу, Богданов похлопал его по локтю.
– Ты все-таки, Кирилл, молодец. Я думал, с заводом ты забросил чтение книг, а ты, вишь, что. А помнишь, как однажды на «Брусках» ты пришел ко мне и попросил книжку о Джордано Бруно, предполагая, что Джордано Бруно является соратником Ленину?
– О! Да, да! Как же, – и Кирилл снова захохотал.
– Неужели так и считал? – переспросила, заливаясь смехом, Феня.
– Так и считал. И был в этом уверен. А когда прочитал книжечку, дня три ходил красный, как рак, и боялся показываться Богданову. А он ведь такой – и виду не подал, что я несу чушь.
…К вечеру на третий день они подъехали к центральной усадьбе и тут столкнулись с человеком. Человек возился около улья на маленьком огородике.
– Э-э-э, да здесь и пчелы водятся! – Кирилл подъехал ближе и спросил: – А где нам найти заведующего участком?
Пчеловод смутился и, прикрывая лицо рамкой, отвернулся, махнул рукой на шатровый дом под огромной скалой:
– Там он. Там.
Около шатрового дома их встретила женщина, белолицая, весьма дородная, но легкая на ногу. Она встретила их грубо-приветливо:
– А, путешественники! Девицу-то, поди-ка, замаяли. Да это ты, Феняга? А ну, слезай. Ноги-то, поди-ка, отекли, – и подала Фене свою сильную и широкую руку.
– Ничего, дядя Саша. Я уж не такая слабенькая. – Феня почему-то назвала женщину мужским именем, и та совсем не обиделась на это. – Вот знакомьтесь, дядя Саша. Это Кирилл Ждаркин, это Богданов. Слыхала, поди-ка, о таких.
Кирилл ожидал, что женщина смутится, растеряется, узнав о том, кто перед ней, как это бывало часто с другими, а она взбежала на крыльцо и, повернувшись к огороднику, крикнула:
– Эй! Иди-ка. Все начальство прикатило. Да брось ты там пчел своих. Вот увлекся пчелами. Всего изъели – ни уха, ни рыла, – обратилась она к Кириллу и Богданову, жалуясь на своего мужа.
Через несколько минут подошел заведующий участком. Он, смущенный, сердито посмотрел на жену, упрекая ее взглядом за то, что она разоблачила его, и, чтобы оправдать себя, заговорил:
– Опыт. С пчелами хочу произвести опыт. Великое будущее тут для пчел. Понимаете, медосбор великолепный, климать (он почему-то сказал не климат, а климать) – чудесный. Нектар, тишь – все условия. Я думаю, при социализме пчелам будет полный… полный… – и смолк, очевидно поняв, что говорит что-то нелепое.
– Тетя Степа, – сказала Феня, – вы потом о пчелах. А сейчас укажите-ка нам местечко, где мы могли бы переночевать. Синенький домик свободен?
– Свободен, свободен, – заторопился тетя Степа.
– И чайку, чайку, – вступился Кирилл и, видя, что заведующий показал на рамку с медом, добавил: – Конечно, с медком.
За чаем Кирилл разглядел лицо заведующего. Хотя оно было припухлое, изъеденное пчелами, но и через эту припухлость проступали на лице старушечьи черты – черты кастрата. А жена его была дородная, энергичная, такая, про которых говорят: «женщина в соку». И, рассматривая их лица, Кирилл подумал: «А метко их назвали: «Тетя Степа и дядя Саша!» – и в шутку предложил:
– Послушайте, дядя Саша, не сделать ли так: вас назначить заведующим участком, а мужа вашего – пчеловодом?
– Я на пчел согласен, – согласился тетя Степа.
– А над участком-то я сама работу веду. Вот Феняшку спросите, – подчеркнула дядя Саша.
– Его еще зовут: «Не туда пошел», – шепнула на ухо Кириллу Феня. – У него поговорка такая, как что не так сделал, сейчас же буркнет: «Эх, не туда пошел». Вот смотри, – она незаметно подвинула к тете Степе свой стакан с чаем, а его стакан – к себе и, когда тот хотел было в стакан положить меду, сказала: – Тетя Степа, мой стакан трогаете.
– Эх, не туда пошел, – спохватился тот.
– Это хорошо, это очень хорошо, – невольно рассмеялся Кирилл, давая этим знать Фене, что кличка весьма «подходява».
– Подходява, подходява, – пустил он в ход свое шутливое словечко.
Но всем было некогда. Тетя Степа спешил к ульям – у него роились пчелы, дядя Саша спешила – ей надо было отправляться на рудник посмотреть, что там делается. Богданов обязательно хотел пошататься по горам, Феня рвалась на волю и, оживленно болтая, все время посматривала в окно, полной грудью вдыхая горный воздух, и все спрашивала:
– Чем пахнет? Что это за запах несется с гор?
Все сидевшие за столом тянули носом, но никакого особого запаха не чувствовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112