Впрочем, и это зацепка частная, мало что доказывающая. Ощущение настояще
го
"попадания" возникает при обращении к шуточной сказке о споре Змея (в
позднейшей версии - черта) с человеком: кто сильнее свистнет? Змей свистну
л
так, что полетели листья с деревьев, а человек едва устоял на ногах; когда

настал его черед, человек велел Змею закрыть глаза, а сам что есть силы
"свистнул" по нему дубиной - и глупый Змей признал свое поражение в споре.
Наконец-то мы встретились со змеиным свистом (в основе которого легко
распознается гиперболизированное шипение змеи), причем его последстви
я
тождественны некоторым эффектам свиста Соловья-разбойника.
Попытаемся понять, как возник этот сюжет. Он входит в цикл коротеньких
сюжетов о состязании человека со Змеем (чертом, великаном и т.п.), в своих
истоках отчасти пародирующий "серьезное" змееборчество. Если сказочный

богатырь, воюющий со Змеем всерьез, действительно может поспорить с ним
в
силе, то герою пародийных сюжетов всякий раз приходится прибегать к обма
ну,
пользуясь глупостью противника. Например, когда Змей в доказательство с
воей
силы раздавил в руке камень, его соперник-человек сдавил в руке сыр или
творог, уверяя, что это камень, из которого он выжал воду. Может
показаться, что и соревнование в свисте - только пародия на эпизод вроде

поочередного выдувания Змеем и богатырем тока. Но зачем тогда понадобил
ось
превращать дуновение в свист? И дубина - оружие совсем не пародийное.
Мифологи считают, что в змееборческих сюжетах дубина (палица, булава)
богатыря предшествовала луку или мечу. Так что в пародийной сказочке, на

мой взгляд, отразился еще один, весьма архаичный сюжет, в котором,
по-видимому, Змей пытался погубить героя свистом, а в ответ получил
смертельный удар палицей. Доказать бытование в старину именно такого сю
жета
трудно, однако на то, что существовал, по крайней мере, такой тип Змея,
указывает ряд фактов, в частности, использование литературой Древней Ру
си
образа змия, который "страшен свистани-ем своим" (цитирую "Моление" Даниила

Заточника). А от свистящего Змея один шаг до свистящего.
Соловья-разбойника.
И все же, как бы там ни было, Соловей - фигура уже иного качества. Даже
американский славист А.Алексан-дер, прямолинейнее всех отстаивающий
понимание былинного разбойника как трансформированного Змея, вынужден

признавать, что "Соловей являет собой радикальный отход от сказочного
прототипа". Например, бросается в глаза следующее. Змей восточнославянск
ого
фольклора очень подвижен; к месту схватки с богатырем он прибывает сам.
Соловей же разбойник, если взять первую, мифологическую часть сюжета о н
ем,
абсолютно статичен, да и в "историческом" продолжении сюжета он
передвигается исключительно по воле Ильи. Можно, конечно, предположить,
что
Соловей-разбойник лучше, чем змееподобные персонажи нашего фольклора,

сохранил древнюю функцию Змея-стража, охранявшего либо границу
потустороннего мира, а ею часто бывала река, либо сокровища, и потому
достаточно статичного. Но дело, думается, не только в этом. На формировани
е
фигуры Соловья оказали влияние еще какие-то образы и представления.
Многие исследователи, начиная с Ф.И.Буслаева, проводили параллель между

Соловьем-разбойником и пресловутым Дивом из "Слова о полку Игореве".
Характер этой связи, однако, до сих пор остается непроясненным, а образ
Дива - загадочным. Так что у нас есть все причины познакомиться с ним
поближе.
Новгород-северский князь Игорь, не вняв грозному предзнаменованию в ви
де
солнечного затмения, шел с войском на половцев. "Солнце ему тьмою путь
заступа ше; нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди; свист зверин въста,
зби[ся] Див, кличет връху древа, велит послу-шати земли незнаеме, Влъзе, и
Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тьмутораканьскый блъван".
Без перевода не очень понятно, но и перевод - дело трудное. Из-за
неоднократного переписывания текста в нем накопились ошибки, не всегда
даже
можно быть уверенным в правильной разбивке на слова. Так, в первом издани
и
памятника в цитированном месте была фраза "свист зверин в стазби", и
переводчики долго ломали головы, что бы это значило, пока, наконец,
большинством голосов не решили, что надо читать "свист зверин въста
(поднялся)", а "зби" - это усеченная глагольная форма "збися", относящаяся
к Диву: "взбился (встрепенулся) Див", и т.д. С учетом этой гипотетической,
но на сегодняшний день практически общепринятой поправки постараемся

разобраться в сути сообщенного.
Раскаты грома в подступивших сумерках пробудили птиц. Далее упомянут
загадочный "свист зверин". Некоторые комментаторы "Слова", например, зооло
г
Н.В.Шарлемань, полагали, что речь идет о свисте потревоженных сусликов.
Мысль остроумная, однако сравнение с былиной делает возможным и другое

толкование. Соловей-разбойник ведь не только свистит, но и ревет
по-звериному. Не подобное ли многоголосие сжато отражено и в формуле
"звериного свиста"? Во всяком случае, контекст позволяет отнести это
выражение именно к Диву: "Свист звериный поднялся - [это] взбился Див,
кличет на вершине дерева..." Вкупе с предшествующим упоминанием разбужен
ных
птиц получается цельная картина переполоха на верхнем ярусе поэтическ
ого
ландшафта "Слова".
Клич Дива- разносится на огромное расстояние. Он слышан на Волге, на
побережье моря (Черного? Азовского?), на притоке Днепра Суде, в крымских
городах Корсуне (Херсонесе) и Суроже (Судаке), наконец, в Тмутаракани,
знаменитой в ту пору, очевидно, каким-то языческим идолом ("болваном").
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25