жена, дочери, сыновья, зятья. Он отговаривает домочадцев от попыток отбит
ь
его у Ильи Муромца, затем, в Киеве, гордо разговаривает с князем
Владимиром, по некоторым вариантам даже требует себе чару вина, чтобы
смочить запекшиеся уста. Наконец, удовлетворяя любопытство князя и бояр
, он
демонстрирует свой свист, отчего в стольном граде трясутся дома и падают

люди. Под влиянием предшествующих эпизодов мы и в этой сцене уже склонны

видеть в Соловье нс громкоголосую птицу, а необыкновенно сильно свистящ
его
человека...
Вот и попробуйте теперь понять, как выглядел противник Ильи Муромца! А
тем более - изобразить его в точном соответствии с указаниями былины.
С XVII века получили хождение рукописные повести об Илье Муромце и
Соловье-разбойнике. Их авторы и переписчики, естественно, адаптировали

рассказ ко вкусам читающей публики, однако сохранили основные моменты

сюжета, а также - во многом - и былинную фразеологию. Одну из редакций
повести про Илью и Соловья вскоре растиражировали в лубочных изданиях,

снабженных серией иллюстраций. И вот что характерно: во всех иллюстрация
х
нет ни малейших намеков на птичью природу Соловья-разбойника. Даже в той

сцене, где, по словам сопроводительного текста, Соловей сидит в "гнезде,
которое свито на двенадцати дубах", он показан обыкновенным человеком,
высовывающимся из кроны близко стоящих друг к другу деревьев. Иначе гово
ря,
"просто разбойником".
На лубочных же картинках, не имевших развернутого повествовательного

текста, Соловей и вовсе предстает богатырем, воином на коне. Перед нами
одна такая картинка (рис. 1). Надпись на ней раскрывает суть изображенного:

"Бой сильных богатырей Ильи Муромца с Соловьем Разбойником. В поле
съезжаются, храбростию своею похваляются". Былинное столкновение богат
ыря с
чудовищем стало похоже здесь на рыцарский поединок. Оба всадника одеты п
о
моде начала XVIII века, оба в париках. Специалисты уточняют, что на левом
всаднике мундир петровского солдата, а на правом - костюм шведского воин
а.
Пожалуй, по фасону одежды только и можно отличить Соловья-разбойника от

русского богатыря...
Эта тенденция к полному очеловечиванию Соловья тем любопытнее, что
вообще-то для народного изобразительного искусства показ разных чудищ,

полулюдей-полуживотных, был делом привычным. На лубочных картинках,
росписях бытовых предметов, тканевых рисунках той поры нам встречается
и
"птица Сирин" с женским ликом, и "коркодил" (именно "коркодил"), у которого
на зверином туловище (ничуть, впрочем, не напоминающем крокодилье) голов
а
бородатого мужика, и сказочный "Полкан-богатырь" - кентавр с мужским торсо
м
на туловище коня. То есть мне кажется знаменательным, что народные
художники, никогда не пасовавшие перед изображением "гибридных" существ,

для Соловья-разбойника сделали исключение. Вероятно, они чувствовали, чт
о
Соловья трудно представить себе в виде, скажем, человека с крыльями или
говорящей птицы. Он не "птицечеловек", а "то птица, то человек", и две
половинки его натуры как-то противятся зримому совмещению. Неопределен
ности
или переменчивости внешнего облика персонажа, терпимых в устном
повествовании, в рисунке приходилось избегать. Выбор был сделан в пользу

человеческой ипостаси Соловья, благо и в сюжете она выражена заметно ярч
е.
Наконец еще одно позднее "эхо" былинного сюжета о Соловье заслуживает
нашего внимания. Напомню читателю, что былины - это стихотворные
произведения, исполнявшиеся нараспев. Однако многие люди, не умевшие пет
ь
былины, рассказывали их содержание прозой. Порой и сами былинные певцы,
забывая стихотворный текст, прибегали к прозаическому пересказу. В итог
е,
кроме записей собственно былины об Илье Муромце и Соловье-разбойнике, мы

располагаем изрядным количеством ее устных прозаических переложений,
причем
часть из них бытовала у народов, живущих по соседству с русскими.
Понятно, что такие переложения, зачастую превращавшиеся в откровенную

сказку, еще дальше уходили от первоначального облика былины, от
интересующих нас истоков образа Соловья. Но нет худа без добра. Излагая
сюжет своими словами, человек имеет больше возможности выразить собств
енное
понимание того, о чем повествует. И в прозаических переложениях былины м
ы
снова наблюдаем многочисленные попытки привести образ Соловья-разбойн
ика в
соответствие со здравым смыслом, взяв из его "двоящейся натуры" только од
ну
определенную сторону.
"Соловей был мужик, залезал на деревья, разбойничал". Такое бесхитростное

понимание персонажа предлагает нам рассказ, записанный на Тамбовщине. А
на
Вологодчине столь же уверенно говорили, что Соловей был птицей. В одной
карельской сказке он выступает под именем птицы Свиски; другая, тоже
карельская сказка называет его не иначе, как "ruskoi pohatteri" ("русский
богатырь"). А по одной из белорусских сказок Соловей - это человек,
превращенный чарами волшебника в гигантскую птицу. Оправдание двулико
сти
персонажа здесь придумано в чисто сказочном духе.
Некоторые иноязычные пересказы выразили мысль об исконно птичьей сущн
ости
Соловья-разбойника своеобразной концовкой сюжета. Вот, к примеру,
информация, полученная от одного старика с Украины в середине прошлого

века. Разговорившись о богатырях, живших во времена князя Владимира, он к
ак
бы между делом заметил, что благодаря Илье Муромцу "теперь по всей земле

соловейчики поют".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25