Этот пункт для
интерпретаций образа Дива оказался особенно сложным.
Представляется, что и тут ближе других к истине Вяч.Вс. Иванов и
В.Н.Топоров, видящие в данной фразе отголосок индоевропейского мотива
падения на землю небесного божества. Вероятно, для восточнославянского
Дива
- добавлю от себя - подразумевалось уже падение с дерева. Само же выражение

с давних пор могло служить иносказательной, "пословичной" характеристик
ой
нарушения привычного миропоряд-ка, наступления плохих времен. Все это оч
ень
гадательно, но более твердых выводов из имеющегося материала, боюсь, и нс

сделать.
Вся беда для нас в том, что создатель "Слова" использовал отдельные черты

Дива, оставив "за кадром", за строкой своего повествования всю полноту
связанных с ним сюжетов и поверий. Предполагалось, что читатель сам
понимает, кто такой Див, чем опасен его крик и что знаменует собой его
низвержение на землю. В результате перед нами только прерывистый и
бесплотный контур какого-то мифа или мифов, нам уже неизвестных. И все-так
и
даже сохранившаяся информация пригодна для сопоставлений. Давайте
отвлечемся от всех гипотез о Диве и подытожим то, что мы достоверно знаем
о
нем из "Слова". Это некое существо, которое громко кличет, возможно, и
свистит, сидя на дереве, а затем низвергается на землю. Нельзя не увидеть

здесь параллелизма с основными моментами, характеризующими участие Со
ловья
в мифологическом пра-сюжсте былины: он страшно свистит (а также ревет и
шипит), сидя на дубах, а затем падает на землю. Трудно счесть это случайным

совпадением. Предполагать, что образ Дива в "Слове" создан на основе фигур
ы
Соловья-разбойника, тоже не приходится. Див - самостоятельный персонаж,
черты которого, судя по всему, имеют свои достаточно глубокие корни.
Остается сделать вывод, что когда-то сам Див - в сочетании со
змееборческими мотивами - частично послужил моделью для образа Соловья.

На основании всего вышесказанного логику формирования образа Соловья

можно, гипотетически представить себе так. Сказочно-мифологический Зме
й
передал ему свою сюжетную роль чудовища, с которым борется богатырь. Тип

свистящего Змея подсказал мысль сделать главным оружием чудовища свис
т.
Пример Дива способствовал закреплению нового "звучного" персонажа в поз
иции
"връху древа". Это, в свою очередь, задействовало мифологему, о которой мы
еще не говорили.
Индоевропейская мифология более или менее четко различала три яруса ми
ра
- верхний, средний и нижний. Организующей вертикалью в этой модели
Вселенной служил образ мирового дерева, а каждый из ярусов, будучи связа
н
соответственно с вершиной, стволом и корнями дерева, символизировался

определенными животными. Символом верхнего мира, понятное дело, были пти
цы,
к среднему миру относились волк, медведь, олень и другие звери, а
представителями нижнего мира выступали пресмыкающиеся, земноводные и
рыбы.
Эту систему образов можно часто встретить в повествовательном фолькло
ре,
хотя связь ее с архаичной моделью мира улавливает уже только глаз
специалиста. Помните, где была упрятана смерть Кащея Бессмертного? Как
признался он сам: "На море на океане есть остров, на том острове дуб стоит,

под дубом сундук зарыт, в сундуке - заяц, в зайце - утка, в утке - яйцо, в
яйце - моя смерть". Чтобы победить Кащея, сказочному герою пригодилась
помощь животных, которых он прежде пощадил. Когда Иван Царевич достал
из-под дуба (или из дупла) сундук, из него выскочил заяц; его догнал волк,
но из зайца выпорхнула утка; утиное яйцо упало в море; из воды яйцо с
Кащеевой смертью достала щука. Вся вереница образов может показаться
чересчур пестрой и бессмысленно длинной, если не разглядеть в ней
динамически развернутую модель мира - верхний, средний и нижний ярусы с
соответствующими животными плюс дерево... Та же мировая "трехчленка",
только без дерева, образует стержень былины о князе-оборотне Волхе
(Вольге). Когда он родился, взволновалась вся природа: птицы улетели в
поднебесье, звери в лесах разбежались, рыбы ушли в глубину. И было им чего

бояться. Повзрослевший Волх использовал свое оборотничество для проко
рма
дружины. Обернувшись соколом, он бил гусей-лебедей; обернувшись волком,
охотился на зверя; обернувшись щукою, загонял рыбу в сети. Затем с помощью

похожих превращений Волх одержал победу над Индийским царством.
Стоит подчеркнуть, что в обоих случаях перед нами персонажи со "змеиной

наследственностью". Происхождение образа Кащея от образа Змея достаточ
но
очевидно, а про Волха в былине прямо сказано, что он зачат матерью от Змея.

Для Змея же связь с мировым деревом, а также способность приобретать обл
ик
другого существа характерны издревле.
В свете приведенных материалов не составляет труда объяснить, почему
Соловей-разбойник свистит по-соловьиному, ревет по-звериному, шипит
по-змеиному. Как отмечают Вяч.Вс. Иванов и В.Н.Топоров, три вида звуков,
издаваемых Соловьем, "явно соотнесены с... тремя космическими сферами,
объединяемыми образом дерева". Здесь надо принять во внимание, что Змей
обычно располагался у корней мирового дерева, а на его вершине славянски
е
источники порой упоминают соловья или соловьев.
Поскольку Соловей-разбойник статичен и опасен только своим звуковым
оружием, он не превращается в животных трех мировых сфер, а лишь
воспроизводит их голоса. По этой же причине он оказался теснее, нежели
Кащей и тем более Волх, связан с архаичным образом мирового дерева, котор
ое
хорошо просматривается за "фундаментальными" дубами Соловья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25