"Разве до Ильи соловьев не было?" - удивился его
собеседник (опубликовавший потом это предание в газете "Киевлянин").
"Соловей был, да соловьев не было", - отчеканил старик. И передал историю
про Илью Муромца и Соловья-разбойника вплоть до сцены ужасного свиста
Соловья в Киеве. "Тогда Илья вынул свою острую саблю, - продолжал
рассказчик, - и на куски, не больше маковых зерен, изрубил тело разбойника.

Эти кусочки тут же обратились в маленьких птичек, которые разлетелись по

всему свету. Голос разбойника, раздробленный тоже на части, потерял свою

страшную силу". Тот же мотив, представляющий Соловья-разбойника
родоначальником всех соловьев или вообще всех птиц, бытовал у белорусов
и
чувашей.
За исключением этого мотива, возможно, донесшего до нас древнейшую
подробность, уже не сохраненную былиной, все другие прозаические и
графические трансформации образа Соловья, повторяю еще раз, явно вторич
ны и
"третичны" по отношению к былине. Но они еще более оттеняют загадку,
кроющуюся в былинном Соловье - "дуализм" его фигуры, ее принципиальную
противоречивость. И любая гипотеза о происхождении образа разбойника
должна, разумеется, прежде всего удовлетворительно объяснять эту его
особенность.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ?

Самый радикальный способ решения данной проблемы, как выяснилось, сост
оит
в том, чтобы признать двойственность фигуры Соловья-разбойника... мнимой.

Такая идея долгое время витала в воздухе, пока, наконец, ее не выразил в
1891 году выдающийся отечественный филолог А.А.Потебня. К нему
присоединился ряд других ученых. Суть рассуждений А.А.Потебни и его
единомышленников заключалась в следующем.
Во-первых, почему имя Соловей нужно непременно считать указанием на
птицу? В старину его мог носить и человек. "Употребление названий животны
х
разного рода в качестве личных имен, - писал в этой связи А.И.Соболевский,
- свойственно едва ли не всему человечеству. Древняя Русь знала его
издревле". То, что ныне воспринималось бы только как забавные, а порою даже

обидные для их носителей прозвища, раньше служило "официальными" именами

вполне уважаемых людей. Уместно вспомнить, что царская династия Романов
ых
вела свою родословную от боярина Андрея Кобылы, жившего в XIV веке. В
документах XV-XVII веков фигурируют Баран Филиппов, Волк Курицын, Овца
Владимиров, Паук Иванов, Жаворонок Лазарев, Анисим Скворец, Васька Вороб
ей,
Стахей Голубь... Имя Соловей в такой компании выглядит совершенно
естественным. На страницы документов этого же периода попали дворянин

Соловей Борщов, стрелецкий десятник Матюша Соловей, запорожец Михаиле

Соловей и другие. Кроме того, косвенным признаком популярности какого-то

имени в прошлом является современное бытование производной от него фам
илии.
"Широкое распространение в наше время фамилии Соловьев. - отмечал
А.И.Соболевский, - кажется, достаточно ручается за частое употребление
этого имени в старину".
С нашим же Соловьем дело могло обстоять очень просто. Разбойникам ведь

принято давать клички. Ничто не мешает предположить, что какой-нибудь
удалец "с большой дороги" получил прозвище Соловей - допустим, за особенно
е
умение свистеть, всегда ценившееся в разбойничьей среде. Для сравнения

скажу, что в окрестностях Киева бытовало предание о разбойнике Голубе, а

сподвижниками Ермака Тимофеевича народная молва называла лихих атаман
ов
Сокола и Петуха.
Что у нас осталось от птичьих признаков Соловья-разбойника? Его сидение

на дубах? Но еще в 1873 году немецкий ученый Ф.Либрехт, обобщая данные о
том, что многие "примитивные" народы устраивали себе жилища на деревьях,

без тени сомнения писал: "Реминисценцией такого обычая является
Соловей-разбойник, соорудивший себе гнездо на двенадцати дубах". Позднее

русские исследователи "проблемы Соловья" провели другие, не менее
интересные параллели. Так, одно из суданских племен укрывалось от своих

врагов на ветвях эриодендронов: первый "этаж" воздушного укрепления
составляло жилище с провизией и домашними животными, выше располагалас
ь
корзина для воинов. А неподалеку от Торуня (Польша) в старину был могучий

дуб, знаменитый тем, что на нем какое-то время жили (!) прусские
крестоносцы.
Однако все эти материалы играли уже второстепенную роль, потому что так
ие
же факты выявились и в русской истории.
Заглянем в словарь В.И.Даля. Оказывается, у слова "кровать" помимо
значения, всем нам известного, было раньше и такое: "охотничьи полати,
помост на дереве, для стрельбы медведя". Подобные же "кровати", по
свидетельству письменных источников, использовались и в оборонительны
х
целях. Представить воочию, как все это происходило, поможет цитата из
комментариев к "Слову о полку Игореве", принадлежащих перу дореволюционн
ого
переводчика этого памятника Н.М.Павлова-Бицына. (Какое отношение к
обсуждаемой теме имеет само "Слово", будет сказано в дальнейшем.)
"Нам припоминается, - писал он, - сторожевая жизнь степной русской
украйны (окраины. - Ю.М.) и весьма характерный способ караулов, устроенных
для наблюдения за вторгавшимися в степь. Этот способ со времени киевских

князей, боровшихся с половцами, сохранялся еще и в московский царский
период, когда врагами уже являлись крымские татары. На одиноких дубах,
рассеянных по всей беспредельной равнине, сидят вверху стражники, дозор
цы и
пристально смотрят на бесконечную степную даль. Под дубом еще другой
стражник и два оседланных коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25