Глафира Ветлугина каждое утро тоже наставляла сына:
— Сиди у крыльца, Федяра. Ежели кто спросит, скажи, никого, мол, дома нет, ни деда, ни мамки. И в дом чужих не пускай.
Федярка уже который день крутился около дома. Было страшно и в то же время любопытно увидеть этих самых степановцев. А они не появлялись. Вместо них по-прежнему приходилось гоняться за соседскими курицами, которые то и дело совершали набеги на луковые грядки.
Однажды утром, когда мать ушла в дальнее поле жать, а дед уехал в лес за жердями, Федярка по-хозяйски оглядел двор и, приставив к дверям метлу—знак того, что дома никого нет,— хотел было добежать до Алешкиного внука Лаврушки, как вдруг увидел: из-за увала показалось несколько подвод в сопровождении множества людей. Дорога была сухая, и за подводами стлался густой хвост пыли. На развилках, где дорога двоилась,— одна шла в волостное село Коврижки, другая — к ним,— подводы остановились, а потом тронулись улочкой прямо в Ржаной Полой.
Сорвавшись с места, Федярка бросился вдоль дерев-пи с криком:
— Степахи! Степахи едут!
Старухи, сидевшие дома, всполошились: они закрывали окна, запирали двери, пестуньи, нянчившиеся с малыми ребятишками, сзывали их к себе и, подхватывая самых маленьких на руки, уносили в избы. Федярка, придерживая на боку свое ружьецо, бежал к амбарам, продолжая кричать:
— Берегись, степахи едут!
А отряд степановцев был уже рядом.
Остановившись у амбаров, солдаты стащили с телеги пулемет и, поставив его на сошки, для острастки направили ствол вдоль улицы.
— А зачем пушку-то, дядя? — подбежав, из любопытства спросил Федярка.
— Кто супротив нас пойдет — стрелять начнем,— ответил усатый в белой мохнатой папахе и крикнул на возившегося около пулемета солдата: — А ну, чего долго тут? Сбивай с амбаров замки!
— А у нас ничего и нет,— сказал Федярка.
— А ты не врешь?
— Сам ты врешь!
— Хо-хо-о, вот это храбрый хлопиц,— и усатый, шагнув к Федярке, щелкнул его по лбу ногтистым пальцем, аж вышибло искры из глаз.
— Ну, чего надулся? — подскочил к мальчишке другой— низенький и веснушчатый, с белыми поросячьими ресницами.— Мамка-то у тебя где?
— Хватит с ним! — крикнул повелительно усатый, должно быть, старшой.— Разберись попарно! Начнем с крайних хат. На операцию — полчаса. Сбор здесь.
Подхватив винтовки, солдаты мигом построились и сомкнутым строем двинулись в деревню. Федярка поспешил за ними.
Поравнявшись с домом Алешки — тоненькие ножки, два солдата отделились и повернули к крыльцу, двое других направились дальше.
«Может быть, нас и обойдут?» — подумал с надеждой Федярка, но около их дома вдруг остановился усатый.
— Который дом-то твой? — спросил он Федярку и, не
дожидаясь ответа, свернул к Ветлугиным.
— Мамашка-то дома у тебя? — подходя к крыльцу,снова спросил он.
— Не пущу! — сжал свое ружьецо Федярка.
— Ух ты, какой вояка,— усмехнулся усатый и надвинул на глаза мальчика картуз.
Поднявшись на крыльцо, он отшвырнул в сторону метлу, толкнул тяжелым сапогом дверь.
— Ну, где у вас хлеб?
— Не здесь хлеб.
— А где?
— Не здесь,— твердил Федярка. — А мамкино добро?
— И добро не здесь.
— Ах, вон как ты, еще и не сказываешь, сосунок,— бросил усатый сердитый взгляд на мальчика и, сбив на затылок свою папаху, распахнул чулан.
Федярка издали смотрел, как усатый вытащил из чулана окованный жестью сундук, открыл его и начал выбрасывать все, что там лежало, мамкину кофту, платье, цветистый платок... Не прошло и пяти минут, как на полу уже валялась его рубашка., белая в голубую полоску.
Федярка схватил рубашку и, прижав ее к груди,крикнул:
— Не дам!
— Нужно мне твое барахло,— буркнул себе под нос усатый, все еще роясь в сундуке.— А вот это идет,— и он поднял увесистый тюк — пестрядинное, в красную клетку поло/но, которое только что весной выткала Федяркина мать.— И это вот тоже пойдет,— усатый держал на цепочке круглые часы с блестящими серебряными крышками.
— Не трожь, тятькины!.— озлился Федярка.
— Тятька себе другие приобретет,— ответил усатый и опустил часы в кармам. Затем, подхватив под мышку пестрядинный тюк, спустился по ступенькам.
Федярка, захлопнув пустой ящик, бросился следом за усатым.
Из других домов тоже выходили солдаты с поклажей. За ними выбегали перепуганные, в слезах старухи.
— Грабители вы, а не заступники!
— Мы не грабители, мы анархисты, бабка,— смеясь, скалился белобрысый солдат.
— Вот и говорю, что нархисты... С другого крыльца советовал бабам старик:
— За мужиками бежите, бабье, зовите мужиков.
— Не пускают... В конце деревни пушка стоит...
— Вот она, новая-то власть,— сетовал старик.
— А чего плохого: оправляться и то под охраной будешь,— на ходу ответил белобрысый.— Без охраны, того гляди, волки добро-то твое оторвут...
— Хо-хо-хо,— весело раскатился усатый.— Нечем будет и с бабами справляться! — и уже строже скомандовал:— Хлеб грузить на телеги... Живо-о-о!
Когда под вечер вернулись с работы мужики, в деревне стоном стоял бабий гвалт: у одной унесли полотно, у другой похитили масло, у третьей — деньги...
Алешка — тоненькие ножки шумел больше всех: — Это ведь твой, Евлаптий, сын небось команду такую подал. Взял да и доказал па всех, у кого где и что лежит.
— Ты брось, буржуй, лясы точить,— огрызнулся Евлаха.— Мой-то парень где служит?
— Где не где, а там же.
— Там же, да, может, у другой власти.
— Зря уклоняешься, Ёвлантей, ограбила твоя власть деревню да и убёгла.
— Догнать их, надо, мародеров!
— Догнать и забрать свое! Трудовое ведь, сами пряли, сами ткали, бабоньки,— подбежав, закричала Макуха, высокая и костистая в плечах баба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119