Если в их числе было и его, Лапетеуса, имя, то и оно не проскользнуло мимо ушей Пыдруса.
— И я едва не опоздал,— произнес Пыдрус,— затянулся педсовет.
Тогда Лапетеус сделал еще одну попытку:
— В президиуме все знакомые лица.
— Партийный актив сильно изменился,— ответил Пыдрус.— И задние ряды президиума тоже.
Лапетеус понял, что на этот раз его не выбрали. Иначе Пыдрус сказал бы.
Начались выступления.
Лапетеус успокаивал себя: нельзя ведь каждый раз сажать в президиум одних и тех же людей. И работает он не на таком посту, который уже, так сказать, номен-клатурно входит в состав президиума. Его и то выдвигают чаще, чем многих других директоров. В конце концов, это не имеет никакого значения. До сих пор он справлялся со своей работой, вот что самое существенное.
Пыдрус что-то сказал ему, и он кивнул головой, хотя и не расслышал слов соседа. Видимо, Пыдрус работает где-нибудь в школе, подумал Лапетеус. В институтах ученые советы, а педсоветы в школах. Наверно, назначен директором какой-нибудь средней школы. Скорее всего, так, обычно рядовых учителей на республиканские активы не приглашают. Из директоров учебных заведений — тоже только наиболее выдающихся.
Что делает Хельви? Все еще парторг на текстильной фабрике?
Слово дали Юрвену.
Лапетеус с удивлением заметил, что Юрвен также не сидел в президиуме. Он поднялся из десятого или одиннадцатого ряда и торопливо прошел на сцену. Ла-петеусу вспомнилось, что Юрвен особо яростно нападал на Пыдруса. Припомнил он и собрание актива, с которого выгнали Пыдруса.
Лапетеусу стало немного не по себе.
Юрвен говорил сперва о проявлениях в партийной пропаганде догматизма, идущего от культа личности, назвал решения Двадцатого съезда историческими и сверхважными и начал докладывать, что делает их партийная организация для выполнения решений съезда.
После речи Юрвена Лапетеус заметил Пыдрусу:
— Двадцатый съезд был действительно историческим.
Пыдрус сказал:
— Многие, кто это утверждают, в действительности очень мало понимают смысл и дух Двадцатого съезда.
Лапетеусу показалось, что Пыдрус намекнул не только на Юрвена, но и на него. Все же сказал:
— Что верно, то верно.
И подумал: Пыдрус не имеет ни малейшего права плохо думать о нем. Вдруг ему показалось крайне важным, чтобы Пыдрус полностью понял его.
После собрания он пригласил Пыдруса к себе домой.
4
— Между прочим, я хорошо помню, как Юрвен вызвал меня и хотел получить кое-какие сведения о тебе и Хельви.
Это он сказал уже дома. Реэт накрыла на стол и поднялась наверх. Ей нужно было позаботиться о подруге, которая пришла к ней. Гости бывали у Реэт непрерывно.
— Юрвен спросил, какие отношения у тебя с Хельви. Смешно, не правда ли? Объяснил ему, что о Хельви, с которой я был очень близок во время войны, не скажу ничего. Он должен был понять, но он ни шута не понял— твердолобый ортодокс, не видевший за догмами людей В этом отношении ты прав. Кстати, теперь он изменился.
— Все мы изменились,— вставил Пыдрус. Эти слова пришлись по душе Лапетеусу.
— Разреши, я расскажу до конца, что тогда произошло. Когда он спросил, какие отношения были у тебя с Хельви, я спокойно ответил, что вы знали друг друга.
— А что ты еще мог сказать?
— Ты прав. Но главное впереди. Выпьем-ка рюмочку, прежде чем я доскажу.
Лапетеус оживился, настроение улучшалось. Опасение, что Пыдрус замкнулся и ожесточился, оказалось необоснованным. Он держался, как всегда. Слегка резковат на словах, несколько ироничен, чуточку задирист. И водку пьет, не кривляется и не ломается.
— Советую попробовать угря,— Лапетеус пододвинул блюдо с рыбой к Пыдрусу.— Сам ловил и коптил. У меня перемет на двести крючков. Маловато, но поленился возиться. И так полдня насаживаешь наживку. Зато коптильня хорошая. Дрова ольховые, дают приятный цвег. Попробуй, нежно и сочно... На чем же я остановился? Ах, да. Юрвен посверлил меня взглядом — ты заметил несоответствие между колючим ястребиным взглядом Юрвена и его срезанным детским подбородком? — уставился на меня и многозначительно выпалил; знаю ли я, что ты — я говорю его словами—рекомендовал товарищ Каартна в партию.
Лапетеус увидел, что Пыдрус слушал с дружеским любопытством, и это подстегнуло его.
— Я ответил, что ты и меня рекомендовал в партию.
Лапетеус захохотал. Он ожидал, что и Пыдрус за-» смеется, но тот как будто стал еще серьезнее. И Лапетеус осекся. Он не знал, что говорить дальше.
— Для чего ты мне все это рассказываешь? Вопрос Пыдруса охладил Лапетеуса. Он ткнул вилкой в мясо, отрезал кусок, сунул в рот.
— Просто так. К слову пришлось. Тогда много глупостей делали.
— Кто делал эти глупости? Мы сами. Если уж ты начал, то скажи, не поделился ли Юрвен с тобой своими подозрениями о том, почему не расстреляли моего отца?
— Поделился,— горячо заверил Лапетеус.— Но об этом он говорил не в пятидесятом году, а гораздо раньше. Нет, я путаю. Это, кажется, все же было или в начале пятидесятого года, или в конце сорок девятого. Да, примерно в то время. Он спросил. Я ответил ему коротко — сказал, что и моих родителей не убили.
На этот раз Пыдрус расхохотался.
— Нужно отдать тебе должное. Меня он сбил с толку, ничего умного мне в голову не пришло.
— Да, так я ответил. Иногда озаряет. Бери еще угря. Коптил дня три назад. Я на них везучий. В прошлом году Реэт замариновала шесть кило. Угорь и минога — лучшая закуска. И лосось, конечно. Лосося я сам не ловлю. Жена привозит с побережья. Особенно люблю лосося холодного копчения. Сочный, нежный, прямо тает во рту. Жаль, что не могу тебе предложить, нет сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75