Пятеро туземцев пробежали мимо Салонюка, торопясь на неожиданное пиршество.– Угунда каюка! Амба снуп-снуп! – выкрикивали они на ходу.Нельзя утверждать, что грохот взрыва не произвел на дикарей совершенно никакого впечатления, но чувство голода приглушало страх до тех пор, пока дикарь не хватал добычу и не покидал опасной поляны. А еще их подстегивала злоба на партизан, которые увели их законную свинью из сооруженной ими лично ловушки.Салонюк, держась за уши, крикнул Сидорчуку.– Кидай ще, зараз воны вси туда втикуть!Сидорчук, довольный удавшейся местью, швырнул в том же направлении вторую гранату, кровожадно выкрикивая при этом:– Мьясо! Свиже мьясо для людоедив! Налетай скорише, бо всим не хватыть!Дикари ответили воплями:– Чванугунда! Саматака шмунипа юк-юк!Однако разбегались, сверкая пятками, и на поляне их с каждой секундой оставалось все меньше и меньше. Что явно свидетельствовало о полном превосходстве боевого духа и военного мастерства доблестных партизан над превосходящими силами противника.Только последний «папуас» все еще цеплялся за ногу Маметова, пытаясь ее укусить, понимая, что это его последний шанс прихватить с собой лакомый кусочек. Перукарников обрушился на него, как карающий меч правосудия, и принялся пинать сапогом в задний фасад.– Я тебе покажу, образина, как партизан жрать!Маметов тоже перешел в наступление, орудуя направо и налево прикладом жабодыщенской винтовки и тараторя:– Не можна моя забижать, не можна моя забижать!На поляну, нарезая второй круг, вырвался улепетывающий Жабодыщенко, а за ним с явным отставанием – ватага туземцев.– Ну шо вы до мене причепылысь! – надрывался Микола.Дикари подвизгивали:– Мемека джагобумба! Смакота мунуп! Укаюка чоп-чоп смока!Тут Жабодыщенко споткнулся о корень дерева и грохнулся на землю. При этом он выпустил кусок мяса из рук, дикари завопили еще громче, подхватили его и метнулись назад, в заросли.Жабодыщенко, едва не плача, проговорил:– Ой, моя свыня… Чи хто повирыть, що сперва якась мерзота такого зайця сперла, а зараз ось свыню якись нещасни папуасы слямзилы?– Мунапа каюка! Смока о!… – донеслось из леса. Судя по крикам, свинья действительно пришлась похитителям по вкусу.Салонюк вздохнул с невыразимым облегчением:– Кажись, все.Сидорчук с интересом спросил у него:– Товарищу командир, а чого вы не стрелялы, у вас така гарна позиция була?Салонюк растерянно ответил:– Та зрозумиешь тут, хто це таки. Я спочатку думав, шо це диты якись оголодали, мабуть з пионерського табору, чи в индейцив грают. Хиба можно в дитыну стриляты?Сидорчук почесал в затылке:– Це иноземни диты, бо у нас на Сели так не говорять и себе не поводять.Перукарников собирал разбросанные вещи и бормотал под нос:– Да теперь и ежу понятно, что это не дети, а племя каких-то недомерков, к тому же людоедов.Жабодыщенко, все еще лежа на земле, продолжал стонать:– Позор на мою голову, таке нижне та смачне мьясо загубыв. Шо ж мы тепер исты будемо?– Не стогни, Микола, ще знайдеться для теби мьясо, – подбодрил его Сидорчук, помогая встать на ноги и отряхнуться.– Та де ж ще таку гарну свынку взяти? – не унимался Жабодыщенко. – Таку красыву, та таку… ну таку, як ото сон в литню нич.Салонюк счел необходимым вмешаться и прекратить это безобразие.– Дывись на Маметова, – укорил он, – вин, наприклад, зовсим не йив и не хныче.Маметов охотно разъяснил свою жизненную позицию:– Моя не можно такое есть, моя другое любить.Жабодыщенко это утешить не могло, и пример Маметова совсем не освещал ему путь в радостное будущее, наполненное откормленными свиньями:– Та вин же чучмек, ему все одно, що папуаси свыню вкралы.Салонюк понял, что теперь ему предстоит до скончания века слушать сагу о похищенной злобными туземцами свинье и об умирающем от голода Жабодыщенко. Нервы его не выдержали подобного испытания, и он полез в свой мешок. Добыв оттуда порцию своего жаркого, Тарас протянул его несчастному Жабодыщенко:– Ось тоби мое мьясо, тримай, тильки не плач, бо тошно на тебе дывыться.– Дякую, товарищу командир, – расцвел Микола. – Оце справжний поступок командыра и коммуниста.– Ой! – замахал на него руками Салонюк. – Ой, тильки цего з мене годи. Треба швыдше збиратысь, поки бисовы папуасы знов не поверталысь.
Была в Дартском замке главная секретная комната.Любой психиатр признал бы в ней комнату для буйнопомешанных, склонных к членовредительству. Прелестная такая комнатенка, обитая стегаными розовыми матрасиками. Высидеть в ней долгое время было не под силу никому, потому что даже воздух проникал сюда с трудом. Зато и звукоизоляция была гарантирована.Именно сюда Оттобальт наведывался во дни приездов драгоценной тетушки, чтобы отвести душу и поорать в свое удовольствие всякие неприличные слова. Это был не выход, но хоть какое-то облегчение. Иначе несчастный король все-таки сбежал бы в какие-нибудь пещеры и заделался настоящим отшельником.В секретную комнату полагалось приходить со своей подушкой, чтобы было на что сесть.Итак, секретная комната Дартского замка. И в ней мы наблюдаем трех заговорщиков. Короля Оттобальта Уппертальского – сидящего на красной подушке с вышитым на ней золотисто-коричневым жильцутриком; мага Мулкебу, сидящего на произведении искусства в красно-сине-серо-зелено-желто-оранжево-малиново-сиреневую узенькую полосочку; а также полиглота Хруммсу, взгромоздившегося на голубую в розовый горошек маленькую подушечку.– Значит, так, Хруммса, – заговорил его величество Оттобальт, – тебе предстоит ответственная миссия – гостей наших сопроводить по дороге из королевства, все им растолковать, но по мере необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100