А Лиутпранд не знал, куда себя
девать. В дом вошел, носом потянул и сразу вышел. Никто не рад ему был. Не
до Лиутпранда, коли дедушка болен.
Я никогда прежде не помню, чтобы дедушка болен был. И когда чума
была, дедушку она не тронула. Я думал, что дедушка вроде своих богов -
всегда был и всегда будет.
А тут на Лиутпранда, который ходил вокруг неприкаянный, посмотрел - и
понял вдруг, что действительно беда с дедом. Лиутпранд, видать, к нам
ехал, в бург только мимоходом заезжал. Похвастаться хотел кольчугой
дивной, о подвигах своих рассказать, праздник устроить.
(Атаульф подходит к Лиутпранду. Тот охотно будет говорить с кем
угодно. Лиутпранд по натуре человек праздничный. Первым делом Л. спросил
"как тебя зовут?". Я обиделся, что он Гизульфа помнит, а меня нет.
Лиутпранд - праздничный вариант верга.)
Лиутпранд на колоде сидел, похожий на большого, толстого, унылого
филина. Мне его жалко стало. Я к нему подошел. Лиутпранд поднял голову.
Рад он был тому, что хоть кто-то на него внимание обратил. Сказал мне
дружески:
- Ну а тебя, желудь, как зовут?
Я сказал:
- Атаульф. - И добавил: - Я любимец дедушкин.
- Ишь ты! - сказал Лиутпранд и в бороде поскреб. - Ты любимец? А я
думал, Агигульф - любимец Рагнариса.
- Агигульф - любимец богов, - сказал я.
На самом деле я обиделся на Лиутпранда. Гизульфа он помнил, а меня
забыл. Даже имя мое позабыл.
Про это я ему, понятное дело, говорить не стал, а спросил, почему он
назвал меня "желудь". Лиутпранд охотно объяснил, что жизнь так устроена:
сперва ты желудь, потом дубок, после дуб, а там, глядишь, и пень... И
хмыкнул.
Мне эта шутка не понравилась, потому что какой из дедушки Рагнариса
пень? Я сказал Лиутпранду:
- Сам ты пень.
И отошел.
Лиутпранд мне вслед поглядел с недоумением.
Когда Лиутпранд на колоде сидел, возле него все Галесвинта вилась.
Дюжина дюжин дел у нее сразу сыскались подле колоды. Потом гляжу -
подсела. Лиутпранд ей что-то рассказывал, руками размахивая и бородищей
тряся. Галесвинта слушала, перед собой глядела. Нет-нет на телегу
дедушкину взглянет. Беспокойно ей было.
Я вспомнил, что Хродомер про лангобардов говорил. Хродомер говорил,
что хамы они все. Видать, прав Хродомер. Недаром столько лет прожил.
К деду подошел. Дедушка лежал и в полог, над головой у него
натянутый, строго глядел. Агигульф возле телеги факел пристроил, чтобы
светло было деду. Не знаю, заметил ли меня дедушка Рагнарис, потому что на
меня он не смотрел. И вдруг дед сказал:
- Больно мне.
Я испугался и отошел.
Уже стемнело. Звезд на небе не было - затянуло небо, хотя весь день
было ясно. Только к вечеру облака появились. По краю неба гуляли зарницы.
Луна то появлялась, то исчезала, а потом и вовсе за облаками пропала.
У дома, в темноте почти не видные, отец мой стоял с дядьями;
Тарасмунд говорил, что гроза, видимо, будет. Куда деда нести - на сеновал
или к Ульфу в дом? Ульф говорил, что лучше к нему в дом, потому что на
сеновале пыльно и душно. И в дом свой ушел подготовить там все для деда на
тот случай, если действительно дождь пойдет.
Спать мне не хотелось. Гизульф тоже понурый по двору бродил. Гизульф
вдруг сказал мне, на зарницы глядя:
- А эта вандалка, Арегунда, у брода сейчас одна сидит. И как не
страшно ей?
Я ответил ему:
- Вандалка, что с нее взять. Они все, небось, такие.
Но и мне тревожно было.
Потом я спросил Гизульфа о Лиутпранде - он где? Гизульф сказал, что
не знает. Галесвинту встретил, она сказала, что Лиутпранд пошел куда-то.
Галесвинта сама не своя с тех пор, как Лиутпранд приехал.
Потом Гизульф спросил:
- А ты знаешь, что он к Галесвинте свататься приехал?
Я сказал, что не знаю. Спросил, ему-то откуда это известно?
Он ответил:
- Мать сказала. - И помолчав, добавил: - А знатная у него кольчужка.
Говорит, сам добыл. А что дырка на боку, так это Лиутпранд ее сделал,
когда с прежнего владельца снимал. Тот расставаться с нею не хотел,
пришлось уговаривать.
- Как уговаривать-то?
- Фрамеей.
Я все еще зол был на Лиутпранда, что он имя мое забыл, и потому
сказал, что когда зверя берешь, шкуру лучше не портить. Не от большого ума
дырку в кольчуге проделал. Гизульф за Лиутпранда обиделся и сказал, что и
я так бы не добыл, не то что целую.
Чтобы о другом поговорить, я у Гизульфа насчет сынка его спросил.
Как, мол, Марда - и правда сынка ему родить хочет?
Гизульф раздраженно сказал, что не знает он ничего и не его это дело.
Дед про то разговор завел - вот пусть с отцом нашим Тарасмундом да с
Валамиром, хозяином замарашкиным, и решают - становиться Марде брюхатой
или нет.
Про деда упомянув помрачнел совсем Гизульф и замолк.
Я спросил его, почему он сынка не хочет. Напомнил, как мечтали мы о
том, что сынков гизульфовых пугать будем, когда те подрастут. Но Гизульф
вдруг досадливо сплюнул, как это дядя Агигульф иногда делает, сказал, что
и петух вон тоже у соседа Агигульфа во дворе риксом стать мечтал.
Домечтался.
Буркнул, что спать хочет. И ушел.
Гроза ближе стала. По небу гром прокатился. Недаром у Хродомера
поясницу ломило.
Тут от телеги слабый голос донесся - дед что-то говорил. И к телеге
тотчас Тарасмунд пошел. А я и не видел, что отец тоже во дворе стоял, так
темно было.
Я стоял, то грозу слушал, то голоса возле телеги. Отец что-то деду
говорил, только очень тихо. Потом вдруг Тарасмунд сказал:
- Атаульф, иди сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75