Быстро сориентировалась, что торговые расчёты гораздо выгоднее банковских, через банк получалось десять злотых за крону, а вот за товар… Хо-хо! Одни только тёплые рейтузы приносили целое состояние: в Копенгагене стоили восемь с половиной крон, а у нас по триста пятьдесят или даже четыреста пятьдесят злотых, губки для мытья машин здесь по кроне восемьдесят, а там по пятьдесят злотых! Две посылки здесь около ста крон, а мои там получат более четырех тысяч…В письмах из Дании до сих пор сохранились мои волосы, которые вырвала с отчаяния на своей голове. Среди моей дорогой родни не нашлось ни одного человека, умеющего продавать. Насчёт матери иллюзий сразу не питала, Люцина скорее раздала бы эти рейтузы даром на любом перекрёстке, лишь бы посмотреть на выражение лиц одарённых людей. Войтек, ясно, продал бы, но денежки пустил бы на собственные нужды, старший сын ещё слишком молод, не знаю, как отец и тётя Ядя, но, кажется, их не допускали к кормушке. Я ужасно жалела, что умерла бабушка, — вот кто обожал торговать! Все первые недели в Дании ушли на отчаянные попытки стимулировать семейство — результаты были никудышные. Не удалось мне обогатиться.Равно тяжко было допроситься услуги мне. Я умоляла прислать холесол, рафахолин, сигареты, порошки от головной боли, водку для подарков, посылка приходила одна и один раз в несколько месяцев — дьявол их попутал или что?.. Алиция попросила Янека сделать ей фотокарточки для паспорта, в Варшаве остался негатив, всего-то дел — проявить карточки; через полгода он прислал двенадцать штук формата почтовых открыток Алиция яростно добивалась от меня, откуда ей взять двенадцать хахалей, коих следует одарить портретами, я предложила завести-таки одиннадцать штук, потому как одно фото заберу я…Зарплату в мастерской мне увеличили раньше, чем получила разрешение на работу. Сперва платили двенадцать крон в час, через несколько недель пришёл зам шефа и подсунул мне под нос сумму в четырнадцать крон, записанную на газете. Меня глубоко растрогали связанные с этим формальности…Один из наилучших номеров в моей жизни я исполнила в Дании на Рождество.Нас с Алицией пригласили в изысканные апартаменты господ фон Розен, одним или двумя этажами ниже. Сейчас мне представляется, двумя, а на глаз помню окна ниже одним этажом, потому за точность головой не поручусь. Мы предполагали, что нас пригласят, и я заблаговременно потребовала прислать из Польши подарок. Наверное, изрядно скандалила, ибо подарок прибыл вовремя — серебряный подсвечник на три свечи, такой красивый, что мне захотелось оставить его себе. К сожалению, свечи в нем были наши, отечественные, восковые.Алиция обладала врождённым чувством такта, я — нет, поэтому в её обязанность входило соблюдать этикет. Мы оделись в элегантные чёрные платья, недоставало лишь украшений. Цепочка, браслет и кольцо у меня были, у Алиции кое-какие украшения тоже нашлись, но на нас двоих пришлась лишь одна пара клипс. Мы подумывали, не прицепить ли себе на нос по одной и заверить, в Польше, мол, такой обычай — на Рождество клипса в носу. Пришлось от идеи отказаться — украшение на носу явно нам не шло.В Дании строго соблюдалась пунктуальность: нельзя ни опоздать, ни прийти слишком рано. У нас задача весьма облегчалась тем, что в окно мы видели прихожую господ фон Розен и могли в подходящую минуту проскользнуть среди гостей — Боже упаси, не первые, но и не последние.— Где смысл и логика, — критиковала я такой абсурд. — Смотри, стоят в очереди с пальто в руках, словно в театральной раздевалке. Минут пятнадцать будут раздеваться!— Мы же без пальто, — резонно возразила Алиция. — Какое тебе дело, сейчас самый удобный момент. Не пялься ты в окно, пошли!Столовая фон Розенов занимала площадь с большой овин, за столом сидело двадцать четыре человека, к сожалению, мы с Алицией оказались на разных концах. Рождественское блюдо — гусь с многочисленными приправами (гусей, конечно, было несколько, одного не хватило бы), прислуживала молодёжь со столиками на колёсах, а на самом столе красовались в основном всякие предметы сервировки и украшения. Впервые здесь я столкнулась с распространённым в Дании обычаем — передавать блюда друг другу из рук в руки. Хочет человек кушанье или нет, значения не имеет, блюдо следовало взять, иначе особа, держащая его пред тобой, застынет так на веки вечные. Не случилось и минуты, чтобы хоть один из вкушавших не держал в руках какой-либо части сервировки. О другом кошмарном обычае Алиция мне сообщила: не брать на тарелку сразу много, ибо повторение неизбежно. Человек, воспитанный в высшей степени, накладывает на тарелку трижды, минимум хорошего тона требует двух раз. Доесть полагалось все.По одну сторону от меня сидел хозяин дома, с которым я разговаривала на трех языках одновременно — по-французски, по-немецки и по-английски, если по-французски не хватало слова, я беззаботно заменяла его немецким или английским, разумеется, ненароком вспомнив. Поэтому, наверное, господин фон Розен производил впечатление человека, слегка оглушённого. По другую сторону моей соседкой оказалась совершенно глухая тётушка хозяина дома, с которой можно было спокойно беседовать хоть по-польски, причём мы обе сохраняли весьма приятное выражение лица. Гуси удались на славу, и все шло хорошо до десерта.На десерт подали миндальный крем, огромные снежные вершины на специальных тарелочках. Я бросила взгляд на Алицию: она рубала этот крем как машина, брала снова и снова и все пожирала. Я удивилась — ведь она не любила сладкое, предпочитала, как известно, селёдку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110