Настина жизнь уместилась в три картонные коробки, на боку каждой из которых было жирно написано маркером: «Колесникова».
– Твое? – спросила кладовщица.
– Наверное, – ответила Настя.
– Как это – наверное? – кладовщица посмотрела на часы. – Если ты не знаешь, то кто знает?
Слишком долго объяснять – кто знает, кто не знает… Нужно было возвращаться в снежную зиму, нужно было вспоминать про Михаила Гарджели, который смотрел на Настю так, будто увидел призрак своей покойной жены…. Нужно было вспоминать про большой старый дом посреди парка, про мраморные лестницы и картины в тяжелых позолоченных рамах, про конные прогулки за городом и поездки в оперный театр…
После этих поездок скрипки долгим эхом преследовали Настю, звуча тихим фоном каждого ее шага по особняку Гарджели.
Когда она оставалась одна, то думала, что все вокруг – это роскошная сказка, в которую ее занесло по недоразумению.
На самом деле она попала в эту сказку совершенно неслучайно. У нее было очень конкретное задание – разнести снежную идиллию в клочья, взорвать зимнюю сказку, переломать скрипки, выпустить чудовище из подземелья…
О да, она, конечно же, справилась. Где-то по ходу дела Михаил Гарджели был убит, причем Настя даже не помнила подробностей. Как это мило с ее стороны. Михаил Гарджели уже полгода был мертв, но странным образом продолжал преподносить Насте незаслуженные подарки.
Тогда, в декабре, Михаил Гарджели уже на второй день их знакомства заговорил о будущем, об их совместном будущем. Настя обещала подумать, а Михаил обещал терпеливо подождать сколько потребуется. И еще он сказал:
– Я могу уладить твои дела в университете. Тебе оформят академический отпуск, и ты сможешь потом продолжить учебу. Если захочешь. Если это понадобится…
Он не загонял ее в угол, он оставлял для Насти запасный выход. Бедный, бедный Михаил, который слишком старался соблюсти приличия. Однако Настины дела в университете он действительно уладил, причем, похоже, уладил раз и навсегда. Утром, когда Настя обреченно направилась в административный корпус университета, ее грызли весьма нехорошие предчувствия. Все попытки придумать разумное объяснение своему десятимесячному отсутствию с грохотом провалились, оставалось избрать смиренную стратегию «будь что будет» и принять все положенные громы, молнии, финансовые санкции и что там еще придет в голову этим извергам, сидящим за дверью с табличкой «Деканат экономического факультета».
В вестибюле она наткнулась на куратора своего курса, и тот ей почему-то улыбнулся. Это было подозрительно, но настоящий цирк развернул свои шатры уже в самом деканате, где Настю приветствовали так, будто она была одновременно дочерью министра образования и племянницей распорядителя благотворительного фонда. Все формальности были улажены в течение получаса, и вообще, как показалось Насте, если бы у нее хватило наглости попросить университетский диплом прямо сейчас, ей бы его не просто выдали, а перевязали бы розовой ленточкой и приложили к нему большую вкусную шоколадку.
– Передавайте привет Михаилу Давидовичу! – радостно говорят ей на прощание, и она несколько растерянно, но все же кивает.
В общежитии все проходит примерно по такому же сценарию. В ее комнату никого не поселили и даже почему-то сделали ремонт; разумеется, безо всяких излишеств, это, в конце концов, общежитие, а не телевизионное шоу, но странное дело – Настя входит сюда как в незнакомую, чужую комнату, не пробуждающую никаких воспоминаний. Сердце не сжимается в панике, ноги не дрожат, ногти не впиваются в ладони. Она отдергивает шторы, трогает подоконник, спинку кровати – нет, ничего. Все, что было, было не здесь, а может быть, и не с ней. Книга закрыта и поставлена на полку.
– Ну, чего ждешь? Спишь на ходу, что ли?
Когда Михаил Гарджели одаривал университет обаянием и финансовой помощью, кладовщице, очевидно, не досталось ни того, ни другого.
– Сейчас, – сказала Настя, глядя на свою прошлую жизнь в трех картонных коробках. Само собой разумеется, что Михаил Гарджели лично не укладывал и не относил сюда эти вещи; это сделали другие люди, они все сделали замечательно, аккуратно…
Как бы вызвать их еще раз, чтобы они отнесли эти коробки наверх? Две из трех выглядели просто неприподъемными.
– Я возьму вот эту, – Настя взяла самую маленькую из трех и, чувствуя себя довольно глупо, посмотрела вверх, в потолок – может быть, все-таки…
Нет, никто сочувственно не наблюдал за ней с небес, никто не собирался по старой памяти устраивать для Насти Колесниковой маленькие бытовые чудеса.
– А остальное кому оставишь? – поинтересовалась кладовщица. – Я сейчас закроюсь, и до понедельника…
– Я быстро, – сказала Настя. – Эту коробку отвезу наверх, найду кого-нибудь, кто поможет….
– Пять минут! – крикнула кладовщица ей в спину.
Хотя с помощниками тоже все непросто. Начало июля, все знакомые уже разъехались на каникулы… Да, и еще сломанный лифт.
– Вот блин, – сказала Настя. Пора было вспоминать, как ходят на шестой этаж пешком.
Как и подсказывала ей память, занятие это было не из приятных, особенно если тащить под мышкой коробку с прошлой жизнью. Особенно если на ступеньках между четвертым и пятым этажами сидят всякие дуры…
– Можно, я пройду?
– А я чего, мешаю, что ли?
– Мешаешь.
– Ничего я не мешаю.
– Мне лучше знать, наверное….
– Да проходи уже, что ли, овца…
– От овцы слышу!
Это вырывается у Насти автоматически, и она, обхватив руками коробку и прижавшись боком к стене, улыбается: как в старые добрые времена….
– Понаехали тут, – бормочет сидящая на ступеньках девица в синем с попугаями халате и раздраженно бросает окурок в сторону урны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132