Кэролайн сделала шаг назад, увеличивая расстояние между ними. Нора не знача, что сказать. Кэролайн права: ей много лет не хватало храбрости вести себя как мать.
— Мне пора.
Нора неловко кивнула, пытаясь улыбнуться:
— Конечно. Спасибо, что навестила.
Она хотела взять дочь за руку и никогда не отпускать.
— До свидания, мама.
Кэролайн ушла.
Руби вышла из главного терминала международного аэропорта Сиэтл-Такома. По крыше перехода барабанил дождь, его струи создали нечто вроде серебристого занавеса между терминалом и многоэтажной автостоянкой на противоположной стороне улицы.
Было раннее утро, воздух пах вечнозелеными деревьями и черной плодородной почвой. Едва заметный привкус моря, который мог уловить только местный житель, придавал этой смеси особый вкус, как щепотка пряностей — экзотическому блюду.
Стоя под серым, обложенным тучами небом и вдыхая влажный аромат сосен, Руби поняла, что ее воспоминания — нечто большее, нежели туманные образы. Они прочно укоренились в почве, на которой выросли. К северу отсюда, на островах архипелага Сан-Хуан, находятся места, где обломки ее жизни разбросаны гак же густо, как ракушки на берегу. Где-то там, на галечном пляже, сидела худенькая девочка с дерзкими глазами, гадая на лепестках маргаритки: любит — не любит. Руби знала, что, если всмотреться повнимательнее, она разглядит еле видимые следы, оставленные ею, кусочки ее самой, по которым как по крошкам, рассыпанным Мальчиком-с-пальчик, можно найти путь из настоящего в прошлое.
Ее не удивило, что воспоминания так свежи. Во влажном воздухе Сиэтла ничто не может засохнуть и обратиться в пыль. Здесь все расцветает.
Руби подозвала такси, села на заднее сиденье и бросила рядом сумку. По привычке, возникшей во время поездок в Нью-Йорк, она посмотрела на регистрационную табличку таксиста и прочла, что его зовут Эйви Эйвививи.
Имя показалось ей забавным, но Руби слишком устала, чтобы веселиться. Она откинулась на коричневую велюровую спинку и попросила:
— В Бейвью.
Эйви нажал на газ, резко рванул с места и перестроился в другой ряд. Руби закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. Казалось, прошло лишь несколько минут, когда Эйви тронул ее за плечо и спросил:
— Мисс… мэм, вам плохо?
Руби вздрогнула, проснулась и потерла глаза.
— Нет, все в порядке, спасибо.
Она порылась в карманах, достала три мятые десятки — плата за проезд плюс чаевые — и протянула Эйви. Потом взяла дорожную сумку и дамскую сумочку, повесила их на плечо и двинулась к стеклянным дверям больницы. Перед зданием собралась группа людей. Руби не сразу сообразила, что это репортеры.
— Вот ее дочь!
Репортеры разом бросились к ней, отталкивая друг друга локтями и стараясь перекричать друг друга:
— Руби, посмотрите сюда…
— Руби, Руби…
— Ваша мать была пьяна, когда…
— Что вы думаете о фотографиях?..
Руби слышала каждый щелчок затвора, видела будущие снимки. Она заметила прядь волос, прилипшую к нижней губе одной из журналисток, крошечный порез от бумаги на указательном пальце. Ей чудилось, что ее отделяют от толпы многие мили, хотя, протяни она руку, могла бы до тронуться до журналистки из «Си-эн-эн».
— Руби! Руби! Руби!
Она на миг представила, что все эти репортеры гоняются за ней, что именно она заслужила их внимание.
— Вы знали о романе вашей матери?
Иллюзия рассеялась. Руби повернулась и встретилась взглядом с коротышкой в нелепой шляпе и с носом, напоминающим клюв.
— Нет. — Она натужно улыбнулась. — Я бы сделала из него шутку, только это не очень смешно.
Высоко подняв голову и глядя прямо перед собой, она протиснулась сквозь толпу. Вопросы летели ей вслед, как камни, брошенные в спину. Некоторые ударяли очень больно.
Руби вошла внутрь, пневматические двери с тихим свистом закрылись за ней. В просторном белом вестибюле было тихо и пахло антисептиками. Везде стояли стулья с яркой обивкой, на стенах висели абстрактные картины в жизнерадостных тонах. Между ними довольно странно смотрелись портреты в золоченых рамах. Сурового вида мужчины и жен-шины, изображенные на них, по-видимому, пожертвовали больнице крупные суммы.
— Руби!
Кэролайн бросилась к ней и обняла так порывисто, что чуть не сбила с ног. Обнимая сестру, Руби почувствовала, что та похудела и дрожит всем телом. Наконец Каро отстранилась. Тушь размазалась вокруг глаз, нарушая безупречное совершенство ее лица.
— Извини, — сказала Кэролайн.
Она щелкнула застежкой сумочки, достала белый кружевной платочек и приложила его к глазам. Руби чувствовала, что Каро смущена непривычно откровенной для нее демонстрацией чувств. Если все пойдет как раньше, то с этой минуты она будет держаться отстраненно, пока не приведет эмоции в порядок и не ужмет их до приемлемых размеров.
Кэролайн на секунду закрыла глаза, а когда снова открыла их, Руби прочла в ее взгляде отчаяние. Она узнала этот взгляд. Сестра спрашивала себя, почему жизнь не может быть легче, почему они не могут просто любить друг друга.
Повисло молчание, холодное, как сегодняшний утренний дождь. Руби послышалось эхо звона разбивающейся семьи. Она и Каро стали отдельными кусочками, каждый мечтал вновь воссоединиться с целым.
— Как Нора? — наконец спросила Руби.
Каро пристально посмотрела на сестру:
— Ты же знаешь, она терпеть не может, когда мы называем ее Норой.
— Правда? Я и забыла.
— Неудивительно. Она врезалась на автомобиле в дерево. У нее сломана нога и растянуты связки запястья. Несколько дней ей придется провести в инвалидной коляске, поэтому будет трудно выполнять самые обычные повседневные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96