— Эй, вы, там! Как спечетесь, так крикните сверху! — издевательски выкрикнул какой-то казак.Но ему никто не отозвался. Готовые биться насмерть в честном бою, ратные люди притихли от приближения злой и мучительной смерти, которой грозило им пламя. Искры начали по каменной лестнице проскакивать уже снизу с тягою воздуха. Золотые снопы взметнулись над самой вершиной осаждаемой казаками башни…— Э-эй! Сдаемся! Слыхали — сдаемся! — приглушенно крикнули с башни, где за дымом, валившим как из печной трубы, уже нельзя было видеть людей… Топор и плаха Стрельцы, пропахшие копотью, кашляя, выходили из накаленной башни, отплевывались и жадно глотали воздух, со злостью и страшным отчаяньем кидая в кучу пищали, сабли и бердыши.Теперь стояли они безмолвной толпой, угрюмые и покорные пленники, спасшиеся от огня. Выпяченные обыкновенно вперед по привычной стрелецкой осанке, бороды их сейчас замызганными, нечистыми метлами уперлись в груди, глаза были тупо опущены. Они поняли, что наделали, и молча ждали расправы. Они не говорили даже между собой. Каждый из трехсот пленников, насупясь, думал и ждал в одиночку, и каждый, не утешаясь, знал, что не будет милости…Разин сидел на сваленных в кучу смоленых бревнах в плотницком непривычном наряде и испытующе разглядывал пленных стрельцов.Томила духота. Раскаленный город не охладился и ночью. Пыль и дым увеличивали томленье. Набитые песком рты пересохли. Скупой, трудный пот выступал мелкими каплями на закопченных лицах…Вокруг атамана и пленных кипело море пришельцев: донских и запорожских казаков, астраханских стрельцов Беклемишевского приказа, перебежавших к Разину у Красного Яра, и ярыжного сброда, со всех сторон пристававшего к казакам. Радостные от победы, люди галдели, как на базаре, спеша поделиться рассказами о подвигах, совершенных в короткой битве.Глумясь над пленными, кучка донских казаков кричала стрельцам:— Паленое мясо! Было бы вам разом сдаться — батька бы жаловал вас!— Быка — сперва топором, а после в огне пекут, а вас и навыворот — сперва испекли, а теперь под топор! — издевался какой-то чернявый удалец с окровавленной головой.Один из казаков подтащил и кинул к ногам пленных пьяного стрелецкого голову Яцына.— Вот ваш воевода поганый! За таких дворян-воевод вы на смерть идете!Взятых из церкви и из домов полтора десятка стрелецких сотников и пятидесятников сунули в ту же толпу пленных.«Казнить всех начальных людей, а прочих казнею пристрастить, чтобы милость почуяли больше», — подумал Разин.— Ну, паленые бороды, кто из вас хочет ко мне?Стрельцы, потупясь, молчали.— Я пойду, — вызвался молодой стрелецкий десятник со смелым блеском в прямых, открытых глазах, с крутым лбом и широкими бронзовыми скулами, весь налитой здоровьем, силой и крепостью.«Нет, такой не от страха казни идет в ватагу! Удал! Такой ничего не страшится», — подумал Разин.— Правдой ли станешь служить? Не робость ли подвигает тебя в казачью ватагу? — громко спросил атаман.Вишневый румянец залил девичьи щеки десятника. В смелых глазах его сверкнули искры.— Мыслишь, от робости — так секи меня первым. Я в башне был и стрелял в тебя не по разу! — оскорбленный подозрением в робости, огрызнулся десятник.— Не робок ты, вижу, — признал атаман. — На всякое ль дело дерзнешь, куда я укажу? — спросил он.— Испытай! — вызывающе отозвался десятник.— А ну, плаху валите, браты, а десятнику дайте топор — сечь стрелецким начальным башки.Даже при свете факелов было видно, как бледность одела смуглые щеки юноши. Он опустил глаза, и губы его задрожали в волнении, но только на миг. И, тут же оправившись, он прямо взглянул в лицо атаману.Мне сабля сподручней. Топор-то палаческа, а не ратная справа.— Ну, дать ему саблю! — велел Черноярцу Разин.— Прости тебя бог, Арсен! — сказал десятнику чернобородый Пичуга, когда, приняв саблю от казака, тот опробовал пальцами острие.— Бог простит, ты прости-ка, Данила Иваныч! — ответил десятник.Разинцы с любопытством обступили удалого красавца.Над ямой, вырытой для какого-то погреба, встало торчком и рухнуло поперек бревно.— Вот и плаха! — громко воскликнул астраханский стрелец, пришедший с Разиным.Казаки швырнули на плаху пьяного стрелецкого голову. Арсен отступил от него на шаг, словно ловчась для удара, и вдруг его сабля со свистом взвилась над головой Степана…— Конец сатане! — лихо крикнул десятник.Степан Наумов успел подставить под саблю пищальный ствол. Сабля десятника с лязгом скользнула по дулу. В тот же миг астраханец Чикмаз, рослый стрелец, перебежавший на Волге на сторону Разина, ударом ноги повалил десятника наземь.Сережка Кривой подскочил и ловко срубил ему голову.— Не хочешь еще, Степан Тимофеич, другому кому из них саблю дать в руки? — раздраженно спросил Наумов.— Секчи всех к чертям! — озлобленно крикнул Сергей. — Где палач?— А хошь я! — отозвался Чикмаз. — Давайте топор.За ревом негодующих голосов, за поднявшейся возней было не разобрать всех отдельных выкриков, да Степан и не слушал их. Выходка молодого десятника поразила его. Он не мог понять, из-за чего этот молоденький паренек обрек себя на смерть. Ведь даже в том случае, если бы он успел отсечь голову Разину, все равно казаки его разодрали бы на кусочки… Так, значит, не может быть веры ни одному из них?! И Степан ничего не сказал на злобный возглас Сергея. «Всех так всех! Пусть казнят! — мысленно согласился он. — А чего же с ними деять?! В тюрьме держать на измену? Самому себе в спину готовить нож? В осаде сидеть, голодать да столько врагов кормить на хлебах?! Ишь, волжский народ шел миром навстречу, а тут, как звери, свирепы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180