Если бы она в эту минуту взглянула на Саладена, то увидела бы, как его застывшее лицо внезапно просияло.
Вопрос, готовый сорваться с губ госпожи де Шав и уже угаданный им, был из тех, какие он предвидел.
Среди всех ожидаемых им вопросов именно на этот он, вне всякого сомнения, готов был дать наиболее блистательный ответ.
Он хранил молчание, и госпожа де Шав с усилием продолжала:
– Вам выпала вдвойне трудная задача. Речь шла не только о том, чтобы найти мать, надо было еще сделать так, чтобы мать узнала в прекрасной юной женщине, которую вы приведете, едва научившегося ходить ребенка… Подумали вы об этом?
Она медленно подняла глаза; взгляд Саладена был прикован к ее лицу.
– Я об этом подумал, – ответил он.
– У вас есть средство достичь этого признания?
– Если бы у меня его не было, – ответил Саладен, – я не отважился бы сделать и нескольких шагов по этому усеянному препятствиями пути.
Щеки и лоб госпожи де Шав порозовели.
– Говорите, – воскликнула она. – О, скажите же, умоляю вас!
– Зачем говорить о том, что вам известно не хуже, чем мне? – ответил Саладен, становившийся все более невозмутимым.
– Я хочу, чтобы вы сказали! – с силой вскричала герцогиня. – Все зависит от того, какое слово вы произнесете!
Она затаила дыхание, чтобы лучше слышать. Саладен, казалось, наслаждался ее смятением, отдававшим Лили ему во власть; наконец он медленно проговорил:
– Господь пометил ее, сударыня.
– Ах! – душераздирающе вскрикнула герцогиня. Саладен продолжал:
– Я был один, когда поднял ее – раненую, едва ли не умирающую; рядом никого не было. Я должен был исполнить свой долг и позаботиться о ребенке, словно мать. У вашей дочери, сударыня, между правым плечом и правой грудью было то, что называют родимым пятном: бархатистая розовая вишенка, которую вы, должно быть, часто целовали…
– И оно у нее еще есть? – дрожа всем телом, пролепетала Лили.
– Сегодня утром оно у нее еще было, – с не лишенной самодовольства улыбкой ответил Саладен.
Можно запутаться, пытаясь сосчитать, сколько сложных и даже противоречивых чувств может одновременно и мгновенно обрушиться на душу.
Герцогиня, вероятно, была болезненно поражена смыслом, который подразумевал этот ответ, и в особенности – улыбкой, сопровождавшей его; и все же ее словно приподняла с места возвышенная страсть, беспредельная радость. Она, шатаясь, встала со стула и, раскрыв объятия, восторженно произнесла:
– Я верю вам! О, я верю вам… где же она?
Саладен проявил великолепное самообладание и редкое хладнокровие.
– Дражайшая сударыня, – сказал он, не теряя улыбки и нежно взяв ее за обе руки, чтобы помочь сесть на место, – вопрос не в том, верите вы мне или нет. У меня никогда не было и тени сомнения на этот счет.
– Где она? – словно обезумев, повторяла герцогиня. – Где она?
Саладен повторил свой учительский жест.
– Не будем горячиться, – умиротворяющее проговорил он. – Она в некоем месте, где ее мать вскоре ее обнимет, если я пожелаю, но где никто и никогда не найдет ее, если я не пожелаю. Я – Рено, госпожа герцогиня, в тех случаях, когда надо искать или прятать, и я одинаково искусен в обеих играх. Позвольте мне вам напомнить, что прежде чем сделать это искреннее признание, к которому ничто не вынуждало, я имел честь обратиться к вам с важным вопросом.
Герцогиня провела рукой по лбу; мысли у нее путались.
– Это правда, – прошептала она, – я припоминаю.
Она посмотрела на Саладена, словно пытаясь прояснить свои воспоминания, и тотчас опустила глаза. Как бы там ни было, этот человек внушал ей отвращение и страх.
Конечно, она еще совершенно не могла разобраться в нахлынувших на нее впечатлениях; ее влекли два противоположных течения. Перед ней был дворянин, которого она в своей горячности легко вознесла бы на пьедестал героя.
Но за те два часа, что герой провел у нее, таинственное общение душ, вместо того, чтобы породить влечение, произвело обратное действие. Господин Рено слишком сильно выступал из молодого маркиза де Розенталя, и радость госпожи де Шав омрачалась жгучей горечью от того, что приходилось связывать мысль о вновь обретенной дочери с мыслью об этом человеке.
– Соблаговолите напомнить мне, что вы желаете узнать, – сказала она. – У меня слабая голова, и меня надо направлять.
– Удобнее всего, – подхватил Саладен, – в этом случае допрос, но я не позволил бы себе…
– Делайте, как считаете нужным, – усталым голосом прервала его госпожа де Шав.
Саладен поспешно открыл свой блокнот и продолжал говорить, листая свои заметки:
– Я пощажу вас. Я вижу, что вы прекрасно понимаете мое положение; на мне лежит большая ответственность. Я сам воспитывал молодую девушку, и, если я говорю «воспитывал», так это для того, чтобы как можно проще и как можно скромнее выразить мою мысль, исходя из того, что госпожа де Розенталь… вы побледнели, сударыня! Вам неприятно узнать, что ваша дочь носит этот титул?
– Простите меня, – прошептала герцогиня, – вы в первый раз так ее назвали.
– Я прощаю вас, – с достоинством ответил Саладен. – Я от природы наделен философским складом ума и умею понять ревнивый эгоизм матери. Со временем, я уверен в этом, мы сделаемся лучшими в мире друзьями. Итак, повторяю вам, что я сознаю свою ответственность и никогда и ни под каким предлогом не поставлю под угрозу будущее той, что стала мне и дочерью, и женой. Поговорим, если вам угодно, о господине де Шав.
Лили покорно кивнула.
– Приступаю, с вашего разрешения, – сказал Саладен, разложив по столику свои бумажки и взяв карандаш. – Господин де Шав был безумно влюблен в вас… так, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151