— Вот те на-а! — ахнул кто-то из почтарей.
— Смелей, барышня,— зазывал ее Полачек,— никто вас тут не тронет, мы все люди семейные...
Люция, казалось, только и ждала этих слов. Торжественно, с выражением скорбной сосредоточенности на лице спускалась она вниз, своим видом напоминая принесенную в жертву Богу дочь вождя израилева, которая накануне смерти сошла с гор, оплакивая свою, теперь уже никому не нужную девственность... И хотя ни сама Люцина, ни остальные участники завтрака, состоявшего из рогаликов и крепкого ликера, именуемого завсегдатаями просто «чертом», не имели ни малейшего представления о печальной истории дочери Иеффая, трагическое выражение на лице девушки, не скрываемое даже буйным румянцем и, напротив, подчеркиваемое по-детски алыми, обиженно подобранными губками, лишило дара речи этих всякое повидавших в жизни работяг, и все их словечки, уже готовые было сорваться с языка в адрес новоявленной красотки, так и остались невысказанными.
Вообще-то девушки в пивной Полачека не были редкими гостьями: торговые люди, приезжавшие на пражский рынок по збраславскому тракту, останавливались перекусить именно здесь. Но этот случай был совершенно особый и, можно сказать, загадочный. Немало способствовала такому впечатлению и старая добрая приятельница Люцки, печально и сочувственно качавшая головой за ее спиной.
В погребке вдруг стало по-молитвенному тихо.
Ни слова.не говоря, кухарка подняла перед носом хозяина два пальца.
— Две рюмки? — переспросил он, берясь за бутылку «черта», которым привык потчевать всех посетителей.
— Давайте, чего там! — видать, и впрямь одолела Резу кручина...
Полачек выставил на стойку две полные рюмки крепкого ликера, небезопасного для новичков.
— Ну, Люцина, пей же! — подтолкнула ее Реза. Люцка взяла рюмку, целомудренно коснулась ее
детскими губами и, запрокинув голову, разом выпила, нет, буквально влила ее в себя.
— Вот это я понимаю! — донесся откуда-то сзади мощный бас, и тотчас заведение Полачека ожило, наполнившись привычным весельем.
Люцина лишь презрительно дернула уголками рта.
По сравнению с можжевеловкой, которую дома гнал отец, ликер Полачека показался ей росой, нектаром клеверным, хотя Реза все еще смаковала каждый глоток, причмокивая от удовольствия. На сенокосе в четвертом часу утра, на траве, сплошь покрытой ледяной там, в предгорье, росой, глоток можжевеловки да ломоть хлеба часто служили единственным завтраком, а то и обедом для всей семьи.
— На! — Реза протянула ей рогалик. Жадность, с которой набросилась на него Люцина,
не слишком вязалась с только что произведенным ею впечатлением.
Ирка отсчитал положенное количество булок в корзину Полачека и пошел к выходу, придерживая короб так, чтобы, в случае чего, он защитил его от кухарки.
— Вот видите, барышня,— улыбнулся он, проходя мимо Люцки,— все же рогалик съедобнее будет, чем спички-то, а?
При этом от него не ускользнуло едва заметное движение кухаркиной .руки, готовой, наконец, отвесить парню то, что, по ее мнению, давно ему причиталось.
Однако Ирка сделал вид, что понял жест иначе: он схватил Резу за правую руку и принялся изо всех сил трясти ее:
— До свиданья, пани Реза! Счастливо оставаться, целую ручки!
Так весело закончилась история; под всеобщий хохот обе дамы направились к выходу из погребка, где кухарка так неожиданно угостила служанку ох каким завтраком...
— Ты на них не серчай! Путейцы народ такой! А зла тебе не желают,— успокаивала Реза Люцину, впрочем, напрасно: мысли той были заняты совсем другим.
— А я ведь вчера видела Дольфи эту самую...— вдруг сказала Люцка с той скорбной ноткой в голосе, которая появилась у нее после исповеди.
— Да как ты ее видела, ежели и в лицо-то не знаешь? — махнула рукой Реза.
— Да она это была, она! — настаивала Люцка.— Утром вчера иду в Страшницы, а она, видно, за молоком вышла и была во всем домашнем, только боа на шею наброшено...
Люцка поперхнулась — большой кусок рогалика, поглощаемого всухомятку, застрял в горле.
— Смотри зоб кашлем не надорви, а не то этот пап-шивец, чего доброго, окажется прав!
— ...да на голове кисея такая, чисто паутинка, волосы по бокам чуть выбиваются... Точь-в-точь наподобие покрывала для дароносицы в костеле...
— Гм, ежели она к молочнице шла, что напротив казармы, значит, Дольфи... Они там завсегда молоко берут. И вуалетку эту она себе недавно заказала... Так, выходит, Дольфи тебе понравилась?
— Еще бы, прямо копия Лурдской Божьей Матери, я еще поглядела, где у нее там розы в ногах... Вылитая Дева Мария! Я даже подумала: не уйти ли мне в монастырь Лурдской Божьей Матери, если они все-таки поженятся? Кого, как не Ее, нужно прежде всего благодарить...
Тихий голосок Люцки трепетал от блаженства, она едва сдерживала восторженные слезы, и вдруг, сунув в рот остаток рогалика, словно на землю спустилась:
— Вот-те на, пани Реза, вы ж меня обратно в пекарню ведете... Нам разве в эту сторону?
— К заутрене мы уже вряд ли успеем... На, бери еще,— кухарка протянула Люцке надкусанный рогалик.
Та и от него не отказалась. На углу Реза остановилась.
— Значит, так,— заявила она решительно.— Погуляй-ка по Влтавской улице, вон до того угла и обратно, покуда я кое за кем сбегаю, иначе ты у меня совсем свихнешься, девочка ты моя!
Не меньше получаса бродила Люцка по улице, давно доев рогалик, когда показалась наконец пролетка и, медленно подъехав к ней, остановилась.
Дверцы шумно распахнулись, и из коляски, с трудом нащупав ногой ступеньку, вывалилась Реза.
Люцка еще не успела ничего толком сообразить, как следом показался Рудольф Могизл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70