» С минуту такая тишина стояла, что слышно было, как мухи кашляют. Наконец Дольфи пропищала: «Да!» Бедный пан Рудольф, ясное дело, набрался смелости и хотел было ее обнять, но будь у него даже вместо букета топор, и то, думаю, кончилось бы все куда лучше... Заорала она как резаная, в дальний угол забилась: «Нет, только не целоваться, я не могу!» Рудольф стоит как вкопанный, а старуха давай дочь уламывать: «Ну, чего упрямишься, Дольфи? Можно подумать, ты с ним не целовалась! Стоит ли перед свадьбой такую недотрогу из себя корчить?» Все ждут, что Дольфи скажет. Бубнила, бубнила она что-то себе под нос, а потом уж сказала так сказала: «Раз этого не миновать — выйду я за него, но целоваться с ним вы меня ни за что не заставите!» И в слезы — ровно дитя малое. Ну, думаю, люди добрые, хороша же у них будет брачная ночка!.. Мамаша аж руки заломила, только что не вывернула: «Дольфи, Дольфи, опомнись!..» Чует, что-то еще у дочки на уме крутится. Насели мы на нее — тут же все и выложила: «Никто не заставит меня чужую кожу целовать, которую от какой-то девки взяли, да притом с того самого места!» — «С какого это того самого?» — подивилась старуха. «А вот с такого,— говорит,— спроси свою пани Резу, она тебе объяснит, как мне давеча!» Я ведь ей и правда все выболтала сдуру, ох и сдуру!..
— Как, пани Реза?! — прервала ее хозяйка.— Неужто кожу для его лица взяли е.?
— Ну так а я о чем? — подтвердила Реза догадку своей хозяйки, которая хохотала так, что чуть было не выпала из кресла, и все никак не могла успокоиться.
Реза отнюдь не разделяла ее веселья, горя, кроме того, нетерпением продолжить свой рассказ.
— Вольно ж вам смеяться, сударыня, но Люцка, бесстыдница наша, десять тысяч крон получила, а денежки-то эти — мои! Я их сорок лет копила, ну, и одолжила вчера Рудольфу. У меня на них вексель есть и облигации, что после смерти его матери остались... Вроде бы чего бояться, но, знаете, в жизни всякое бывает...
— Пани Реза,— голос хозяйки потеплел,— если до свадьбы дело так и не дойдет — один день остался, и бес их знает, что может случиться, да? — так вот, если свадьба расстроится, вот вам моя рука: эти десять тысяч я лично верну вам в тот самый день, когда мы будем расплачиваться с Рудольфом... Ну так, что там было дальше у Малиржовых? Не томите...
Кухарка, пожав протянутую руку — к слову сказать, особых иллюзий насчет хозяйских посулов она не строила,— продолжила:
— Ух, и разозлилась я, когда такое от Дольфи услышала. «Барышня,— говорю,— все только от вас зависело, вы могли бы целовать кожу с собственной задницы!» Я» правда, покрепче выразилась... «И вообще,— говорю,— вам с матерью надо было все заранее обговорить, чтобы не мучить и без того несчастного человека и не разыгрывать тут комедий. От вас, Дольфи, я этого никак не ожидала!» Рудольф совсем пришибленный стоит. Потом зырк-зырк! — на меня да на мамашу Дольфину. «Пани Малиржова,— а ведь раньше тетушкой величал! — пани Малиржова, раз такое дело, свадьбы не будет, и ничего у нас с Адольфиной не получится!» А в руке букет. И все ждут — куда он букет этот денет? Я, грешным делом, думала, швырнет его бывшей невесте в лицо, ан нет — в ящик у печки выкинул. Не успела я обернуться — Рудольфа уж и след простыл! А девчонка-то все бежала за ним в слезах до самых до ворот и кричала: «Рудольф, Рудольф!..»
В самый напряженный момент Резиного повествования в кухне громко хлопнула дверь.
Хозяйка, выслушав такие сча'стливые для себя новости и облегченно вздохнув, обернулась:
— Кажется, на кухне кто-то есть!
— Видать, дворничиха. Откуда там чужим взяться? В кухне кто-то намеренно кашлянул.
— Говорю ведь, она!
Дворничиха закашляла настойчивее, и, поскольку этот нарочитый кашель явно преследовал определенную цель, Реза кинулась в кухню.
— Ну что вам невтерпеж?
— Пани Реза, скорее, Люцка уже с полчаса у хозяина в комнате! Поначалу уж так они кричали! А теперь утихло все, я прямо не знаю, что и делать!..
— Как же вы сразу не дали знать, что они там кричат, сокровище вы мое?!
— Только они заперлись, я и прибежала,— оправдывалась дворничиха.
Но махнувшая рукой Реза уже ковыляла наверх так быстро, как только могла, ибо лестница значила для нее то же самое, что Альпы для Ганнибала...
Люцка и вправду была у Рудольфа, но уж, конечно, меньше получаса.
...Осторожно неся в сумочке пробкой наружу пузырек с вонючей жидкостью, она шла к Рудольфу с намерением, которое все больше укреплялось в ней. Если бы только люди, у которых она спрашивала дорогу, могли читать ее мысли...
С каждым шагом дышать становилось все труднее, и чем ближе подходила она к Смихову, тем громче колотилось ее сердце, тем сильнее сжимали его тиски... Невыносимо! Но она должна сделать это. Ах, если бы все в жизни было так ясно и просто, как ее решение... Конечно, Рудольфа ей было жаль, и чем ближе подходила она к дому, тем искреннее сокрушалась. Но и тем быстрее росла в ней уверенность, что правда на ее стороне, что придавало ей решимости. Она очертя голову неслась вперед, даже в боку закололо. С утра ни крошки в рот не брала, и до самой смерти уже не возьмет... Смерть — единственное, что ей осталось!..
Она совершит задуманное, хотя любит Рудольфа больше всего на свете... Еще как любит! Только теперь Люцина поняла, что полюбила его с той минуты, когда впервые подкараулила у дверей чердачной каморки, и сколько потом пролила она горьких слез — слез настоящей, неразделенной любви, всем сердцем страдая оттого, что он такой страшный, несчастный и одинокий. Потому, не задумываясь, отважилась она на помощь. И вот теперь, когда счастье Рудольфа было так близко, Дольфи разбивает его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70