II

Крепостное право европейского типа, окончательно сложившееся в правление
Екатерины II, было основным препятствием, которое мешало нормальному социальному
и политическому развитию России.
"Если в первый период прикрепление к земле трудящегося населения является
государственной необходимостью, а уход и бегство населения государственным
бедствием (в допетровской Руси. — Б. Б.), то во второй период прикрепление
становится, наоборот, государственным бедствием останавливающим всякое
экономическое развитие страны, а уход населения государственной необходимостью,
которую надо всячески поощрять."
"Но, если крестьянско-земельный вопрос в своем целом был жизненным для
государства во все периоды его существования, то вопрос о крепостном праве, как
оно оформилось с средины XVIII века, был явлением не историческим и чуждым
России. Рабство, просуществовавшее ровно сто лет, было западного происхождения".
(6)
"Крепостное право, — как справедливо замечает Н. Багров в своем
исследовании "Правовые и социальные источники русской смуты" (Ревель 1931 г.), —
несмотря на короткий срок своего существования, оказалось по своим историческим
результатам неоспоримо более вредным для русского народа, чем татарское иго. Оно
содействовало разложению духовных сил страны, развитию в народе пассивных черт
характера, неудовлетворенности, восприимчивости к бунту, отсутствию правильного
развития воли, слепому подчинению вожакам, обещающим землю и свободу, даже если
эти обещания потеряли всякий смысл".
Конечно, крепостное право в России, даже в самую сильную пору развития
его было все же мягче, чем в странах Европы, чем в соседней Польше, чем в
Прибалтике. Но благодаря сильно развитому у русского человека чувству социальной
справедливости, оно воспринималось русским крестьянином острее, болезненнее, чем
европейскими крестьянами, несмотря на то, что с ним помещики обращались мягче,
чем европейские помещики с своими крепостными.
Крепостное право в после-петровской России было неизмеримо суровее, чем
крепостная зависимость в Московской Руси; но дореволюционные историки и
писатели, преследуя политические цели, изображали правовое и политическое
положение крепостного крестьянства всегда в нарочито мрачных красках. Во-первых,
всегда замалчивается, что 45 процентов крестьянства никогда не знали крепостного
права. Затем, — как правильно замечает С. Г. Пушкарев в своей работе "Россия в
XIX веке", изданной Чеховским издательством, — "в дореволюционной России принято
изображать положение всего крепостного крестьянства самыми мрачными красками, а
всех помещиков полагается изображать в виде диких зверей, которые находят
главное и чуть ли не единственное удовольствие своей жизни в постоянном
истязании крестьян всеми всевозможными орудиями пытки" — розгами, палками,
кнутами, плетьми, железными цепями, рогатками, "щекобитками" и т. д. Бесспорно,
случаи жестоких истязаний бывали, мы находим сведения о них в судебных
протоколах и в воспоминаниях современников, но они именно потому и попали на
страницы мемуаров и в акты судов, что рассматривались как преступления, а не как
повсеместно действующий нормальный обычай, (на который, поэтому, никто не
обратил бы внимания). Отвергая слащаво-фальшивую теорию "патриархальной власти",
по которой помещики относились к своим крестьянам, как заботливые родители к
любимым детям, мы не можем, однако, принять и противоположной, весьма
распространенной теории сплошного зверства "класса помещиков". Если мы даже
согласимся с утверждением, что помещики видели в своих крепостных не людей, а
только рабочий скот, то все же позволительно усомниться в том, что большинство
сельских хозяев находило особое удовольствие в постоянном истязании
принадлежавшего им рабочего скота. Салтыков-Щедрин, которого никто не заподозрит
в сочувствии крепостному праву, говорит (в "Пошехонской старине") о характере
отношений помещиков к крепостным: "Вообще мужика берегли, потому что видели в
нем тягло, которое производит полезную и для всех наглядную работу. Изнурять эту
рабочую силу не представлялось расчета, потому что подобный образ действия
сократил бы барщину и внес бы неурядицу в хозяйственные распоряжения. Поэтому
главный секрет доброго помещичьего управления заключался в том, чтобы не
изнурять мужика, но в то же время не давать ему гулять".
Самый тяжелый период крепостного права падает на эпоху правления
Екатерины II. При Александре I и Николае I характер крепостного права стал уже
более мягким.

III

Русская народная мудрость говорит: "Клин — клином вышибают". Петр обрубил
все ветки у дерева русской исторической жизни, спилил ствол, расколол его и
вогнал в расщелину клин чуждых русскому историческому духу религиозных,
политических и социальных идей. Могло ли, находясь в таком положении, русское
дерево быстро отрасти и дать новые могучие ветви. Конечно нет!
Чтобы помочь ему снова отрасти необходимо было выбить загнанный в его
сердцевину Петром I клин, а только тогда расщепленный ствол мог соединиться и
переболев еще некоторое время, искалеченное дерево, пользуясь силой
неповрежденных корней, могло пустить новые ветви и расти дальше.
Но это не было сделано и клин, загнанный Петром, продолжал разделять
русскую историю, русский дух, русский народ на две половины, не позволяя им
снова срастись.
Александр I не пошел, по пути своего отца, который предпринял первые
попытки вытащить загнанный Петром I клин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34