Мы едем по очень тяжелой, узкой дороге. Кругом белая снежная пелена с торч
ащими из нее кое-где обломками машин, а сама лента трассы Ц светло-кофей
ного цвета. Два снежных вала тянутся вдоль нее. Дорога кое-где расчищаетс
я плугами, влекомыми трактором-тягачом, грохочущим гусеницами. Не дай бо
г, нагонишь такой Ц плетись за ним километра два, до широкого места, как п
ришлось за Всеволожской плестись нам, тратя на такой черепаший ход лишни
й бензин и лишнее время!
Но если, разъезжаясь с одной из тысяч встречных машин, возьмешь на лишние
десять сантиметров в сторону, где канава предательски скрыта ровным сне
жком, лежать твоей машине на боку, а тебе тащиться дальше пешком (коли ты п
ри этом остался цел!), волоча свое барахло прямо по снегу на веревочке. И во
т ты уже не полноправный эвакуирующийся, а жалкий аварийщик, кандидат в п
ервоочередные мертвецы, Ц не выдержать тебе дальнейшего пути, нет у теб
я ни папирос, ни табака, ни резерва энергии для устройства себе новой возм
ожности погрузиться в машину.
Мы едем, едем медленно, мешают встречные машины, мешают попутные. И вот Ц
пробка. И сразу сотни машин, одна за другой, стоят. И напрасно беспомощные
регулировщики бегают с красными и белыми флажками Ц пробка крепка, доро
га забита, и можно стоять часами.
Так едем… Вдруг впереди Ц железнодорожная станция. Все улицы, площади и
дворы Ц забиты автомашинами. Перед путями железной дороги Ц исполинск
ая наваль мешков с мукой. Вот он, наш скудный ленинградский паек, наша жизн
ь Ц поток муки для снабжения Ленинграда! Машина за машиной Ц десятки, со
тни, тысячи, одна за другой, сплошной конвейерной лентой. Машины текут к ст
анции сбрасывают мешки и, освобожденные, тот же час устремляются порожня
ком обратно Ц за Ладогу, к Жихареву! А мешки погружаются в вагоны, и соста
вы их везут в Ленинград, чтобы обеспечить день жизни осажденного города-
великана.
Это Ц станция Борисова Грива. И направо от дороги Ц столб:
«Бор. Грива. От Ленинграда Ц 50 км, от Морье Ц 18».
Но Морье Ц это в сторону, оно никому не нужно. От Борисовой Гривы трасса с
пускается прямиком к Ладожскому озеру, оно отсюда в нескольких километр
ах, и можно бы пробежать их быстро, но Ц пробка! Длинная, в несколько килом
етров, пробка! В ней застряли и мы, между колонной военных машин и каким-то
эвакуирующимся из Ленинграда на десятке грузовиков заводом. Красноарм
ейцы приплясывают от холода на снегу. Далеко не все они одеты в полушубки
и валенки, многие ежатся в своих черных ботинках с обмотками, в подбитых в
етром шинелях.
Стоим часа два, расхаживая между грузовиками.
Нестерпимо хочется есть!
Стынущие на застопоренных машинах люди ждут терпеливо.
Я раздумываю о тысячах едущих по трассе честных шоферов, о мужественных,
сильных духом ленинградцах-горожанах. Но на каждую тысячу их есть и неск
олько иных людей Ц опустившихся, деморализованных обстановкой блокад
ы, а то и просто жуликов, спекулянтов. Их замечаешь сразу, они со своими мел
кими делишками бросаются всем в глаза! Вот, сойдясь в кружок, сторонясь лю
дей, группки таких дельцов, решают на лету свои спекулянтские, обменные д
ела. И кусочки хлеба, пачки папирос переходят из рук в руки. И то здесь, то та
м видны украдкой жующие рты, за которыми с безнадежной жадностью наблюда
ют с кузовов переполненных машин застывшие, как бронзовые скульптуры от
чаяния, беженцы.
И наконец, «тычком-пырком», проползая десять Ц двадцать метров и вновь о
станавливаясь, машины начинают продвигаться вперед, пробка постепенно
рассасывается, и наша машина опять бежит по дороге.
Перед нами раскрывается ледяной, заснеженный, белый покров Ладожского о
зера, пересеченный уходящими в бесконечность лентами дорог в трех-четыр
ех направлениях, и каждая Ц в два ледяных пути, для двух следующих в проти
воположные стороны, потоков машин.
На берегу столпотворение машин да несколько зенитных установок в укрыт
иях из ледяных кирпичей.
В 5 часов 12 минут дня мы вступаем на лед. Здесь так просторно, что поток маши
н стал пунктиром, Ц дистанции между машинами велики, каждая может обогн
ать другую. Справа и слева Ц два снежных вала взгроможденных снегоочист
ителями-плугами. Вешки обозначают направление. Через каждый километр Ц
полубашенки из снежных кирпичей, прикрытые сверху жердями; в них убереж
енные от ветра только с одной стороны, как белые статуи в нишах, стоят в ма
скировочных пожелтевших халатах регулировщики с флажками Ц белым и кр
асным, с красными носами. Иные разожгли большие костры в своих полубашен
ках, и пламя причудливо мерцает на снежных и ледяных кирпичах. Здесь и там
сложены дрова и бочки с горючим. Изредка Ц большие палатки ремонтников.
Регулировщиков, охраны да белые укрытия зенитных установок. Стволы ощер
ены в небо, Ц обращенные справа к Шлиссельбургу, к немцам, а слева Ц уже т
емнеющие, лиловатые Ц на финскую сторону.
А из-под снега кое-где Ц остатки разбомбленных машин, скрюченный железн
ый хлам…
Степь! Снежная степь!.. И по ней Ц ниточки похожих на жучков-плавунцов маш
ин. Муравьиные череды в одну сторону, по каждой трассе. Этих машин-муравье
в Ц нескончаемое количество: нет числа, нет конца, нет перерыва, Ц бегут,
бегут, бегут, пересекая озеро, перестав быть машинами, превратившись в ма
ленькие живые существа, спешащие по своим, неведомым человеку, неотложны
м делам…
Еще не стемнело, начинаются сумерки, а вдоль каждой из трасс постепенно в
спыхивают мигалки маячных огоньков Ц зеленые и неокрашенные сигнальн
ые точки огня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93