— Не стесняйся, — подбодрила ее улыбкой матушка Цзя, — твоя тетя и жены старших братьев едят в другом доме, а ты у нас гостья и по праву должна занять это место.Лишь тогда Дайюй села. С дозволения старой госпожи села и госпожа Ван, а за нею Инчунь и обе ее сестры — каждая на свой стул. Инчунь на первый справа, Таньчунь — на второй слева, Сичунь — на второй справа. Возле них встали служанки с мухогонками, полоскательницами и полотенцами. У стола распоряжались Ли Вань и Фэнцзе.В прихожей тоже стояли служанки — молодые и постарше, но даже легкий кашель не нарушал тишины.После ужина служанки подали чай. Дома мать не разрешала Дайюй пить чай сразу после еды, чтобы не расстроить желудок. Здесь все было иначе, но приходилось подчиняться. Едва Дайюй взяла чашку с чаем, как служанка поднесла ей полоскательницу, оказывается, чаем надо было прополоскать рот. Потом все вымыли руки, и снова был подан чай, но уже не для полосканья.— Вы все идите, — проговорила матушка Цзя, обращаясь ко взрослым, — а мы побеседуем.Госпожа Ван поднялась, произнесла приличия ради несколько фраз и вышла вместе с Ли Вань и Фэнцзе.Матушка Цзя спросила Дайюй, какие книги она читала.— Недавно прочла «Четверокнижие» «Четверокнижие» — канонические конфуцианские книги: «Луньюй» («Суждения и беседы»), «Да сюэ» («Великое учение»), «Чжунъюн» («Учение о середине») и сочинения философа Мэн-цзы.

, — ответила Дайюй.Дайюй в свою очередь спросила, какие книги прочли ее двоюродные сестры.— Где уж им! — махнула рукой матушка Цзя. — Они и выучили-то всего несколько иероглифов!В это время снаружи послышались шаги, вошла служанка и доложила, что вернулся Баоюй.«Этот Баоюй наверняка слабый и невзрачный на вид…» — подумала Дайюй.Но, обернувшись к двери, увидела стройного юношу; узел его волос был схвачен колпачком из червонного золота, инкрустированным драгоценными камнями; лоб чуть ли не до самых бровей скрывала повязка с изображением двух драконов, играющих жемчужиной. Одет он был в темно-красный парчовый халат с узкими рукавами и вышитым золотой и серебряной нитью узором из бабочек, порхающих среди цветов, перехваченный в талии вытканным цветами поясом с длинной бахромой в виде колосьев; поверх халата — темно-синяя кофта из японского атласа, с темно-синими, чуть поблескивающими цветами, собранными в восемь кругов, а внизу украшенная рядом кистей; на ногах черные атласные сапожки на белой подошве. Лицо юноши было прекрасно, как светлая луна в середине осени, и свежестью не уступало распустившемуся весенним утром цветку; волосы на висках гладкие, ровные, будто подстриженные, брови — густые, черные, словно подведенные тушью, нос прямой, глаза чистые и прозрачные, как воды Хуанхэ осенью. Казалось, даже в минуты гнева он улыбается, во взгляде сквозила нежность. Шею украшало сверкающее ожерелье с подвесками из золотых драконов и великолепная яшма на сплетенной из разноцветных ниток тесьме.Дайюй вздрогнула: «Мне так знакомо лицо этого юноши! Где я могла его видеть?»Баоюй справился о здоровье …справился о здоровье. — Приветственная церемония, распространенная в Китае при династии Цин (1644—1911). Примерно соответствует русскому: «Желаю вам прожить много лет».

матушки Цзя, а та сказала:— Навести мать и возвращайся!Вскоре он возвратился, но выглядел уже по-другому. Волосы были заплетены в тонкие косички с узенькими красными ленточками на концах и собраны на макушке в одну толстую, блестевшую, как лак, косу, украшенную четырьмя круглыми жемчужинами и драгоценными камнями, оправленными в золото. Шелковая куртка с цветами по серебристо-красному полю, штаны из зеленого сатина с узором, черные чулки с парчовой каймой и красные туфли на толстой подошве; на шее та же драгоценная яшма и ожерелье, а еще ладанка с именем и амулеты. Лицо Баоюя было до того белым, что казалось напудренным, губы — словно накрашены помадой, взор нежный, ласковый, на устах улыбка. Все изящество, которым может наградить природа, воплотилось в изгибе его бровей; все чувства, свойственные живому существу, светились в уголках глаз. В общем, он был необыкновенно хорош собой, но кто знает, что скрывалось за этой безупречной внешностью.Потомки сложили о нем два стихотворения на мотив «Луна над Сицзяном», очень точно определив его нрав: Печаль беспричинна.Досада внезапная — тоже.Порою похоже,что глуп он, весьма неотесан.Он скромен и собрани кажется даже пригожим.И все же для высшего светаманерами прост он… Прослыл бесталанным,на службе считался профаном,Упрямым и глупым,к премудростям книг неучтивым,В поступках — нелепым,характером — вздорным и странным, —Молва такова, —но внимать ли молве злоречивой? И далее: В богатстве и знатностик делу не знал вдохновенья,В нужде и мытарствахнестойким прослыл и капризным.Как жаль, что впустую,зазря растранжирил он время .И не оправдал ожиданийсемьи и отчизны! Среди бесполезныхон главный во всей Поднебесной,Из чад нерадивыхсейчас, как и прежде, он — первый!Богатые юноши!Отроки в платье прелестном!Примером для васда не будет сей образ прескверный! Примером для вас да не будет сей образ прескверный... — Рисуя в сатирических, обличительных тонах предрекаемый Баоюю жизненный путь, автор как бы выражает точку зрения блюстителей феодальной морали. В подтексте же обличается не герой романа, а фальшивые, ломающие судьбы молодых людей общественные устои.

Между тем матушка Цзя встретила Баоюя с улыбкой и спросила:— Зачем ты переодевался? Прежде надо было поздороваться с гостьей! Познакомься! Это твоя двоюродная сестрица!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197