«Жаль, гад недобитый, не придется нам с тобой еще раз встретиться в воздухе». Развернулся и пошел к самолету.
Бои шли в окруженном Берлине, советские войска соединились на Эльбе с американскими, Германия оказалась расчлененной на несколько частей.
И все же фашисты не сдавались. Везде наземные войска вели упорные бои, гибли люди. Только в воздухе стало спокойно. Нельзя же считать боем случай, который произошел при возвращении с задания. Прикрывали район Потсдама. На обратном пути ниже нашей шестерки «ястребков» прошел «Фоккер». Я не мог сам атаковать его - слишком неудобное положение.
- Лусто! «Фоккер» справа ниже!
Миша как-то нехотя, лениво даже - так казалось со стороны - развернулся, дал очередь - и «ФВ-190» огненным колесом покатился по огородам какой-то маленькой деревушки.
Потом я сам водил шестерки и дважды встречался над Берлином с реактивными «Ме-262» - с парой и с шестеркой, но догнать их не смог…
И вот последний бой.
Патрулирование проходило спокойно. Громадный город с многомиллионным населением широко раскинулся внизу. Собственно, видны были только окраины, с ходу взятые нашими войсками. Всю центральную часть закрывал громадный столб густого дыма, сквозь который просвечивали огни пожарищ. Там продолжались бои.
Крупных групп немецкой авиации давно уже не встречалось в воздухе, кроме той шестерки реактивных. Но это не давало права успокаиваться. Смотреть нужно было в оба. Большую группу легко увидеть издали. А пару «охотников»?
Как бы в подтверждение этого из дыма над центром Берлина вырвался и стал уходить на запад «Ме-109».
- Разворот вправо на сто восемьдесят! - Передавая по радио эту команду, я энергично ввел свой «ястребок» в правый вираж.
Конечно, это был не «охотник». Но, может быть, гораздо хуже «охотника». Мы знали, что иногда с площадей и улиц поверженного города, еще не занятых нашими войсками, взлетают и уходят на запад легкие самолеты и истребители. Что они вывозят? Секретные документы? Руководителей гитлеровского рейха? Может, этот везет самого Гитлера?
«Мессер» даже не пытался вступить в бой. Он просто удирал. Как когда-то удирал такой же «Мессер». Но тогда все было по-другому… Тогда я был ведомым у Виктора Королева, вел один из первых воздушных боев. Это было под Кировоградом…
Дистанция все меньше и меньше.
- Бей его, Женя, бей! - не выдержав, закричал Борис Голованов.
- Сейчас! Смотри, Юрик, за воздухом, может, еще где сматывается.
«Хорош!» Огни трассирующих пуль и снарядов потянулись от носа «ястребка» к «Мессеру», вонзились в его фюзеляж, крыло. Сразу же из мотора «Ме-109» показался белый дымок, блеснуло пламя…
Пал Берлин, но бои продолжались. 1-й Украинский фронт повернул на юг, на помощь восставшей Праге.
Туда же стали летать и истребители. Из одного такого полета не вернулся Степанов. Погиб…
Это был последний день войны, последний боевой вылет…
Эпилог
В конце июня 1945 года, глубокой ночью, в комнату, где мы с Михаилом Лусто досматривали не то второй, не то третий сон, ворвался Николай Волков, а за ним все механики, мотористы и оружейники эскадрильи. Хотя у нас с ним были самые дружеские отношения и мы называли друг друга по именам, но при других офицерах или младших авиаспециалистах Николай всегда переходил на «товарищ командир», а я на «Волков». А тут он как заорет:
- Женька, черт, вставай! Проспишь все на свете! - Николай с такой силой тряхнул меня, что я чуть не слетел с кровати.
- Ты что, свихнулся? Какого черта сам не спишь и другим спать не даешь? Лишнего хватил, что ли? - я не понимал, что творится с механиком.
Проснулся Лусто:
- Я вот сейчас сапогом огрею, мигом успокоится!
- Вставайте, подъем! - в один голос закричали набившиеся в комнату механики.
- Женька, тебе ж «Героя» присвоили! А ты дрыхнешь тут, как сурок, - снова заголосил Волков. Орал он так, как будто «Героя» присвоили не мне, а ему.
- Брешешь… - прошептал я.
Только пару дней назад перед строем зачитывали Указ Призидиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза летчикам 22-й гвардейской дивизии. Этим указом звание Героя было присвоено Архипенко, Лусто, Глотову, Карлову, Никифорову, Бекашонку. Моей фамилии в приказе не было, хотя представление на звание на меня послали раньше всех. Еще на Сандомирском плацдарме.
Правда, тогда, после построения, видя мое уныние, ко мне подошли Горегляд и Фигичев.
- Не вешай носа, Мариинский! Указ еще будет! - успокоил Горегляд.
А Фигичев добавил:
- Тебе же не впервой! Помнишь, когда перелетели на 1-й Украинский. Ты тоже думал, что пропали твои ордена. А потом сразу получил Красного Знамени и Отечественной войны первой степени…
Да, так было. Но на этот раз… Посылали-то уже с этого фронта…
- Кой черт, брешешь?! - возмутился Николай. - На, смотри, в тот же день Указ подписан, что и всем. Только Указ другой. - Он включил лампу, и комнату залил яркий свет, от которого я зажмурился. - Вот газета, читай! С полчаса назад привезли.
Я взял у Николая газету, раскрытую на второй полосе.
- Вот здесь смотри, - Волков ткнул пальцем в середину Указа, занимавшего больше половины страницы.
- Ну, где там? - Лусто притянул газету к себе. - Ага, вот. Мариинскому Евгению Пахомовичу, - раздельно прочитал он. - Ну, поздравляю, Женя, - он обнял меня. - Такое дело и отметить бы не мешало! Да чем?..
- А мы принесли! Вот, у адъютанта реквизировали, пока он спит, - Волков протянул две бутылки коньяка, переданные ему из задних рядов. На столе разложили какую-то немудреную снедь, расставили консервные банки, используемые вместо кружек и стаканов, - жили еще по-фронтовому.
- Давай, Женя, выпьем за твою Звезду, - поднял кружку Михаил, - чтобы она никогда не тускнела, чтобы ты всегда оставался самим собой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72