Ц Все-таки один выход, пожалуй, имеется… может, мы и сговоримся по-хороше
му. Надо, я считаю, быть оптимистами. Всегда что-то есть в активе. Ц Холлик
прервался, чтобы потребовать черного кофе. Ц Ведь вы счастливчик, дорог
ой мой, Ц прекрасная семья, чудные детишки, обаятельная жена… Ц Он заже
г сигарету и не гасил спичку, пока она не обожгла ему пальцы. Ц На ре
дкость обаятельная жена…
Хныканье смолкло. Карие глаза озадаченно уперлись в зеленые, зловещие, в
красных прожилках глаза собеседника. Потягивая кофе, мистер Холлик пред
ложил Баба уехать на время. Взять отпуск. Может быть, и в клинике подлечить
ся. Пока у него не наступит улучшение. А на период его отсутствия, сказал м
истер Холлик, Амму перебралась бы к нему в бунгало, где он «окружит ее забо
той».
В тех местах уже бегало несколько оборванных светлокожих детишек, родив
шихся от мистера Холлика у молоденьких сборщиц чая. На сей раз он впервые
попробовал взять чуть повыше.
Амму смотрела, как движутся, формируя слово за словом, мужнины губы. И ниче
го не отвечала. От ее молчания он сперва почувствовал неловкость, а потом
пришел в ярость. Внезапно бросился на нее, схватил ее за волосы, ударил и, л
ишившись сил, упал в обморок. Амму стащила с полки самую увесистую книгу
Ц атлас мира в издании «Ридерс дайджест» Ц и принялась лупить его со вс
его размаху. По голове. По ногам. По плечам и спине. Придя в себя, он пришел в
изумление от величины синяков. Он униженно попросил прощения за вспышку
гнева и тут же принялся ныть и клянчить, чтобы она помогла ему перевестис
ь в другое место. Это вошло в систему. После пьяного буйства Ц похмельное
нытье. Амму содрогалась от медицинского запаха перегорелого спирта, кот
орый шел от его кожи, и от вида засохшей блевотины, облеплявшей по утрам ег
о рот наподобие пирожной корки. Когда в приступах ярости он начал кидать
ся на детей и в довершение всех бед разразилась война с Пакистаном, Амму б
росила мужа и вернулась к неприветливым родителям в Айеменем. Ко всему, о
т чего она бежала несколько лет назад. С той разницей, что теперь у нее на р
уках было двое детей. И никаких больше иллюзий.
Паппачи ее рассказу не поверил Ц не потому, что хорошо думал о ее муже, а п
отому, что в его представлении англичанин, кто бы он ни был, просто не
мог возжелать чужую жену.
Амму любила детей Ц как же иначе, Ц но их лупоглазая беззащитность, их г
отовность любить всех подряд, даже тех, кто их не любит, приводила ее в беш
енство и порой рождала в ней желание сделать им больно Ц чтобы предосте
речь чтобы научить.
Словно они держали окно, в которое улетучился отец, открытым для любого ж
елающего Ц влезай, располагайся.
Двойняшки казались Амму парой озадаченных лягушат, поглощенных друг др
угом, сцепившихся лапками и вместе прыгающих по шоссе, по которому несут
ся машины. Без малейшего понятия о том, как автомобиль может обойтись с ля
гушонком. Амму опекала их яростно. Бдительность напрягала ее, натягивала
струной. Чуть что, она отчитывала детей, по малейшему поводу вскидывалас
ь на посторонних в их защиту.
Она понимала, что ее шансы в жизни теперь равны нулю. Ей остается только Ай
еменем. Передняя веранда и задняя веранда. Горячая река и консервная фаб
рика.
А на заднем плане Ц неумолчное, визгливое, скулящее подвывание недоброй
молвы.
Амму быстро, уже за первые месяцы после возвращения в родительский дом н
аучилась распознавать и презирать уродливый лик сострадания. Пожилые р
одственницы с волосками на первых подбородках, под которыми колыхались
вторые и третьи, наносили краткие визиты в Айеменем, чтобы попечалиться
с нею вместе о ее разводе. Они садились напротив, хватали ее за коленку и з
лорадствовали. Она едва сдерживалась Ц так ей хотелось их ударить. А еще
лучше Ц открутить им соски. Гаечным ключом. Как Чаплин в «Новых временах
».
Когда Амму разглядывала свои свадебные фотографии, ей чудилось, будто на
нее смотрит кто-то другой, а не она. Какая-то глупая разукрашенная невест
а. Ее шелковое сари цвета солнечного заката переливалось золотом. На каж
дом пальце Ц кольцо. Над изогнутыми бровями Ц белые пятнышки сандалово
й пасты. От воспоминаний, рождаемых этими снимками, мягкий рот Амму изгиб
ался в мелкой, горькой усмешке; дело было не столько даже в самой свадьбе,
сколько в том, что она позволила так изощренно обрядить себя перед висел
ицей. Ей виделась в этом такая тщета. Такая нелепость.
Все равно, что полировать дрова.
Она отдала местному ювелиру в переплавку свое массивное обручальное ко
льцо, и тот сделал из него тоненький браслет со змеиными головками, котор
ый она спрятала, чтобы в будущем подарить Рахели.
Амму понимала, что нельзя обойтись совсем без свадьбы. Теоретически Ц м
ожно, на практике Ц нет. Но до конца жизни она была сторонницей скро
мных церемоний в обычной одежде. Все же не так зловеще, ду
мала она.
Порой, когда по радио звучали любимые песни Амму, что-то сдвигалось у нее
внутри. Текучая боль разливалась под кожей, и она, как ведьма, покидала это
т мир ради иных, более счастливых краев. В такие дни что-то в нее вселялось,
какая-то неукротимость и беспокойство. Словно она на время скидывала мо
ральную ношу, которую подобало нести матери и разведенной жене. Даже пох
одка ее дичала, из матерински-надежной превращалась в иную, размашистую.
Она вставляла в прическу цветы, и глаза ее делались таинственными. Она ни
с кем не говорила. Часами сидела на берегу реки с маленьким пластмассовы
м транзистором в форме мандарина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17