Плата за обучение была низкая, и наскрести на жизнь
было, в общем, нетрудно, если жить в общежитии, питаться в субсидируемой ст
уденческой столовке, ходить на занятия от случая к случаю и работать чер
тежницей в унылых архитектурных фирмах, эксплуатирующих дешевый труд с
тудентов, на которых, если что не так, всегда можно свалить вину. Других ст
удентов, особенно юношей, пугало своенравие Рахели и ее почти яростное н
ежелание быть амбициозной. Они обходили ее стороной. Они никогда не приг
лашали ее в свои милые дома, на свои шумные вечеринки. Даже преподаватели
немного побаивались Рахели с ее замысловатыми, непрактичными строител
ьными проектами, представляемыми на дешевой оберточной бумаге, и с ее бе
зразличием к жаркой критике с их стороны.
Время от времени она писала Чакко и Маммачи в Айеменем, но ни разу туда не
приехала. Даже на похороны Маммачи. Даже на проводы Чакко, уезжавшего в Ка
наду.
Как раз во время учебы в архитектурном колледже и случилось у нее знаком
ство с Ларри Маккаслином, который собирал в Дели материалы для своей док
торской диссертации «Энергетическая напряженность в национальной арх
итектуре». Он приметил Рахель в библиотеке колледжа, а потом, несколько д
ней спустя, Ц на рынке Хан-маркет. Она была в джинсах и белой футболке. Кус
ок старого лоскутного покрывала был накинут на ее плечи, как пелеринка, и
застегнут спереди пуговицей. Ее буйные волосы были туго стянуты сзади, ч
тобы казалось, будто они прямые, хотя прямыми они не были. На одном из крыл
ьев носа у нее поблескивал крохотный брильянтик. У нее были до нелепости
красивые ключицы и симпатичная спортивная походка.
Следуй за джазовой мелодией, подумал про себя Ларри Маккасли
н и пошел за ней в книжный магазин, где они оба даже не взглянули на книги.

Когда он предложил ей руку и сердце, Рахель облегченно вздохнула, как пас
сажир, увидевший свободное место в зале ожидания аэропорта. С ощущением:
Можно-Наконец-Сесть. Он увез ее с собой в Бостон.
Когда высокий Ларри обнимал жену, прижавшуюся щекой к его сердцу, он мог в
идеть ее макушку, черную мешанину ее волос. Приложив палец к уголку ее рта
, он чувствовал крохотный пульс. Ему нравилось, что он бьется именно здесь
. Нравилось само это слабенькое, неуверенное подпрыгиванье прямо под ее
кожей. Он трогал это место, вслушиваясь глазами, как нетерпеливый отец, ощ
ущающий толчки ребенка в утробе жены.
Он обнимал ее как дар. Как любовно врученное ему сокровище. Тихое маленьк
ое создание. Невыносимо ценное.
Но когда он лежал с ней, его оскорбляли ее глаза. Они вели себя так, словно п
ринадлежали не ей, а кому-то другому. Постороннему зрителю. Который гляди
т в окно на морские волны. Или на плывущую по реке лодку. Или на идущего скв
озь туман прохожего в шляпе.
Он досадовал, потому что не понимал, что означает этот взгляд. Ему казалос
ь Ц нечто среднее между бесчувственностью и отчаянием. Он не знал, что ес
ть на свете места Ц например, страна, в которой родилась Рахель, Ц где ра
зные виды отчаяния оспаривают между собой первенство. Не знал, что
личное отчаяние Ц это еще слабейший его вид. Не знал, как оно бывает,
когда личная беда пытается пристроиться под боком у громадной, яростной
, кружащейся, несущейся, смехотворной, безумной, невозможной, всеохватно
й общенациональной беды. Что Большой Бог завывает, как горячий ветер, и тр
ебует почтения к себе. Тогда Малый Бог (уютный и сдержанный, домашний и час
тный) плетется восвояси, ошеломленно посмеиваясь над своей глупой отваг
ой. Проникшись сознанием собственной несостоятельности, он становится
податливым и подлинно бесчувственным. Все можно пережить. Так ли уж мног
о это значит? И чем оно меньше значит, тем оно меньше значит. Не столь уж важ
но. Потому что случалось и Худшее. В стране, где она родилась, вечно зажато
й между проклятьем войны и ужасом мира, Худшее случалось постоянно.
Поэтому Малый Бог смеется пустым фальшивым смехом и удаляется вприпрыж
ку. Как богатый мальчуган в шортах. Насвистывая, поддавая ногой камешки. П
ричина его ломкого, нестойкого веселья Ц в относительной малости его не
счастья. Поселяясь в человеческих глазах, он придает им выражение, вызыв
ающее досаду.
То, что Ларри Маккаслин видел в глазах Рахели, не было отчаянием, это был н
екий оптимизм через силу. И пустота ровно там же, где у Эсты были изъяты сл
ова. Нельзя было требовать, чтобы Ларри это понял. Что опустелость сестры
ничем не отличается от немоты брата. Что одно соответствует другому, вкл
адывается в другое. Как две ложки из одного набора. Как тела любовников.
После того как они развелись, Рахель несколько месяцев работала официан
ткой в индийском ресторане в Нью-Йорке. А потом несколько лет Ц ночной ка
ссиршей в пуленепробиваемой кабинке на бензозаправочной станции около
Вашингтона, где пьяницы порой блевали в выдвижной ящичек для денег и сут
енеры предлагали ей более выгодную работу. Дважды у нее на глазах людей у
бивали выстрелом в окно машины. Один раз из проезжающего автомобиля выки
нули труп с ножом в спине.
Потом Крошка-кочамма написала ей, что Эсту Отправили Назад. Рахель уволи
лась с бензозаправочной станции и покинула Америку без сожалений. Чтобы
вернуться в Айеменем. Туда, где Эста расхаживал под дождем.

В старом доме на пригорке Крошка-кочамма сидела за обеденным столом и сч
ищала склизкую, рыхлую горечь с перезрелого огурца. На ней была обвислая
ситцевая длинная ночная рубашка в клеточку с буфами на рукавах и желтыми
пятнами от куркумы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17