— Предводитель, — сказал он громко, — вы мудрец. Скажите мне, пожалуйста, кто научил вас всем этим вещам?
Индеец остановился, величественным движением указал молодому человеку на горизонт и торжественно сказал:
— Брат, мой учитель — пустыня.
«Да, правда, — убежденно подумал француз, — только там человек видит лицом к лицу Бога. О, никогда мне не узнать того, что знает этот индеец!»
Они вошли в деревню. Слова Трантоиль Ланека оправдались: в ней не было ни души. По индейскому обычаю, двери были отворены, и путешественники, не входя в них, легко могли убедиться в отсутствии жителей. Только в некоторых они заметили больных, которые лежали на овечьих шкурах и жалобно стонали. Вдруг Цезарь с воем бросился вперед и, остановившись перед уединенно стоявшей хижиной, стал грести лапами землю.
— В этой хижине, — сказал Трантоиль Ланек, — мы, может быть, кое-что узнаем о бледонолицей девушке.
— Так поспешим войти в нее! — нетерпеливо вскричал Валентин.
Оба бегом бросились к хижине. Цезарь не переставал выть. Когда Трантоиль Ланек и Валентин остановились у хижины, на пороге показалась женщина.
Этой женщине казалось на вид около сорока лет, хотя в сущности было не больше двадцати пяти. Но жизнь, какую ведут индианки, тяжкие работы, исполняемые ими, быстро старят их. Выражение лица этой женщины было исполнено кротости и печальной задумчивости, она, казалось, была страдалицей. Ее одежда, из темно-синей шерстяной ткани, состояла из длинной, но узкой туники, отчего индианки могут делать только маленькие шажки. На плечах была маленькая мантилька, называемая ичелла . Она скрещивалась на груди и была стянута серебряной пряжкой, поддерживавшей также пояс ее туники. Длинные черные, как вороново крыло, волосы, заплетенные в восемь кос, ниспадали на плечи и были украшены множеством лианка, или ложных изумрудов. У нее были ожерелья и браслеты из бус. На пальцах было множество серебряных колец, а в ушах — четырехугольные серебряные серьги. Все эти вещи делаются в Араукании самими же индейцами. В этой стране женщины весьма любят всякие украшения. Даже у самых бедных есть драгоценные вещи.
Как только эта женщина отворила дверь, Цезарь так быстро бросился в хижину, что чуть не опрокинул индианку. Она пошатнулась и должна была опереться о стену. Путешественники вежливо поклонились ей и извинились за грубость собаки, которая, несмотря на то что хозяин звал ее свистом, не хотела возвращаться.
— Я знаю, что так обеспокоило собаку, — тихо сказала женщина. — Мои братья — путешественники, пусть они войдут в эту бедную тольдо. Пусть они считают ее своей, их раба станет прислуживать им.
— Мы принимаем чистосердечное приглашение нашей сестры, — отвечал Трантоиль Ланек. — Солнце печет, а так как она позволяет, то мы отдохнем и освежимся немного.
— Мои братья — дорогие гости, они останутся под моей кровлей сколько им потребуется.
Сказав это, хозяйка отступила в сторону, чтоб дать пройти незнакомцам в хижину. Путешественники вошли. Цезарь растянулся посреди комнаты, уткнув морду в землю. Он нюхал и рыл лапами с глухим завыванием. Заметив своего хозяина, он подбежал к нему, помахивая хвостом, поласкался и тотчас же принял прежнее положение.
— Господи! — прошептал с беспокойством Валентин. — Что тут случилось?
Не говоря ни слова, Трантоиль Ланек поместился подле собаки, растянулся и стал внимательно рассматривать пол. Женщина, впустив их в хижину, оставила одних, чтобы приготовить им освежиться. Через минуту предводитель встал и молча сел подле Валентина. Тот, видя, что его товарищ не намерен говорить, спросил его:
— Ну, предводитель? Что нового?
— Ничего, — отвечал ульмен. — Это старые следы, им по меньшей мере четыре дня.
— О каких следах вы говорите?
— О следах крови, которые на полу.
— Крови? — вскричал молодой человек. — Как, вы думаете, что донья Розарио убита?
— Нет, — отвечал предводитель, — если эта кровь принадлежит ей, то она только ранена.
— Почему вы так предполагаете?
— Я не предполагаю, я уверен.
— Но доказательства?
— Ей делали перевязку.
— Перевязку! Это слишком, позвольте усомниться в этом. Как вы могли узнать, что раненной здесь особе, кто бы она ни была, делали перевязку?
— Мой брат слишком скор, он не хочет рассуждать.
— Гм, если б я рассуждал до завтра, то и тогда бы ничего не узнал.
— Может быть, пусть мой брат поглядит на это. Говоря это, предводитель открыл сжатую правую руку и показал, что было в ней.
— Ну! — вскричал Валентин. — Это сухой лист. Какого черта вы хотите, чтоб я узнал из него?
— Все, — отвечал индеец.
— В самом деле? Если вам удастся это, то я буду считать вас первым махи в целой Араукании. Объясните!
— Очень просто, — сказал предводитель, — это орегановый лист. Орегано — драгоценное средство, когда надо остановить кровь и залечить раны. Моему брату это известно. Вот следы крови, вот лист, он не мог зайти сюда сам, стало быть, кому-нибудь делали перевязку.
— Ясно, как на ладони! — сказал Валентин, удивленный разумностью объяснения и негодуя на свою недогадливость.
— Мой брат мало рассуждает.
— Правда ваша, предводитель, но со временем я приучусь.
В это время вошла женщина; она принесла два бычьих рога поджаренной муки. Путешественники, скудно закусившие поутру, с удовольствием принялись за угощение. Каждый съел по рогу муки и выпил по чашке хихи. Когда они кончили закусывать, индианка принесла им мате , род чаю, который они выпили с истинным удовольствием.
— Мои братья не желают ли чего еще? — спросила индианка.
— Моя сестра добра, — отвечал Трантоиль Ланек, — она поговорит с нами немного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73