В лице Стародубского вора явился поэтому не представитель династии или известного государственного порядка, а простой вожак хищных шаек двух национальностей, русской и польской, – шаек, которых манила к себе Русь своей политической слабостью и шаткостью русского общества; поэтому-то второй Лжедимитрий как продукт общественного недуга того времени получил меткое прозвище Вора. Русский народ этим прозвищем резко различил двух Лжедимитриев. И действительно, первый из них, несмотря на всю свою легкомысленность и неустойчивость, был гораздо серьезнее, выше и симпатичнее второго. Первый восстановлял династию, а второй ничего не восстановлял, он просто «воровал».
Набрав достаточно народа, Вор выступил в поход на Русь, при Волхове разбил царское войско, подошел к самой Москве и в подмосковном селе Тушине основал свой укрепленный стан. Его успех привлекал к нему новые силы: одна за другой приходили к нему казацкие шайки, один за другим польские шляхтичи приводили свои дружины, несмотря на запрещение короля. Охотно шли к Лжедимитрию всякие искатели приключений, и во главе их всех по дерзости и бесцеремонности нельзя не поставить Лисовского и Яна Сапегу.
Тревожно было положение Москвы и всего Московского государства: народ решительно не знал, верить ли новому самозванцу, которого признала даже и Марина Мнишек, или же остаться при Шуйском, которого не за что было любить. У самого Шуйского было мало средств и людей для борьбы. Южная часть государства была уже разорена, в ней хозяйничали враги его; в северной они хотя еще не укрепились, но уже бродили и имели на нее виды. Но северные области могли помочь Шуйскому. Шуйский должен был их защищать, а на это у него не было сил. Северные области государства были лучшей частью государства. По словам Соловьева, они были относительно южных в цветущем состоянии, здесь мирные промыслы не были прерываемы татарскими нашествиями, здесь сосредоточивалась деятельность торговая, особенно с тех пор, когда открылся Беломорский торговый путь; одним словом, северные области были самые богатые, в их населении преобладали земские люди – люди, преданные мирным выгодным занятиям, желающие охранить свой труд и его плоды, желающие порядка и спокойствия.
В Тушине, где преобладали задачи хищнические над политическими, отлично понимали, что на лучшую добычу можно рассчитывать именно на севере, и делали туда от Москвы постоянные рекогносцировки. Шуйский думал преградить им путь туда, но брат его Иван был разбит Сапегой, и дорога на север стала открытой. Там основался теперь пункт, имевший большое стратегическое значение, взять который для тушинцев было необходимо уже потому, что, не овладев им, невозможно было овладеть другими городами на севере: этот пункт был Троицкий (Троице-Сергиевская лавра) монастырь. Тушинцы и обратились прежде всего на него. Положение монастыря было тогда не безопасно, потому что защитников у него имелось мало и опорой ему служили лишь крепкие стены да личная храбрость гарнизона. Число защитников состояло всего из тысячи пятисот человек, считая в этом числе и способных к бою монахов. Этому отряду сборного войска пришлось бороться с целой армией Сапеги и Лисовского, которые осадили монастырь в сентябре 1608 года и имели у себя до двадцати, даже до тридцати тысяч человек. Первые приступы тушинцев были отбиты, тогда они решились на осаду обители, но монастырь мог сопротивляться очень долго, в нем были большие запасы продовольствия, и осада Троицкого монастыря, продлившись почти полтора года (с сентября 1608 до начала 1610 года), окончилась ничем. Изнемогший от голода и болезней гарнизон все-таки не сдался и своим сопротивлением задержал очень много тушинских сил.
Однако это не могло помешать другим тушинским шайкам наводнить север. Более двадцати северных городов должны были признать власть Вора, и в том числе Суздаль, Владимир, Ярославль, Ростов; но тут-то и сказался характер этой воровской власти. На севере, в том краю, где менее всего отзывались события смуты, где еще не знали, что за человек был Вор, где доверия и особой любви к Шуйскому не питали, – там на Вора смотрели не как на разбойника, а как на человека, ищущего престола, быть может, и настоящего царевича. Часто его признавали при первом появлении его шаек, но тотчас убеждались, что эти шайки не царево войско, а разбойничий сброд. Слушая одновременно увещательные грамоты Шуйского и воззвания Вора, не зная, кто из них имеет более законных прав на престол, русские люди о том и другом могли судить только по поведению их приверженцев. Воеводы Шуйского были охранителями порядка в том смысле, как тогда понимали порядок, а Вор, много обещая, ничего не исполнял и не держал порядка. От него исходили только требования денег, его люди грабили и бесчинствовали, к тому же они были поляки. Северяне видели, что тушинцы, «которые города возьмут за щитом (то есть силою) или хотя (эти города) и волею крест поцелуют (самозванцу), то все города отдают панам на жалованье в вотчины, как прежде уделы бывали». Это в глазах русских не было порядком, и вот северные города один за другим восстают против тушинцев не по симпатии к Шуйскому и не по уверенности, что тушинский Димитрий самозванец и вор, – этот вопрос они решают так: «Не спешите креста целовать, не угадать, на чем совершится...» «Еще до нас далеко, успеем с повинною послать», – восстают они за порядок против нарушителей его.
Это движение городов началось, кажется, с Устюга, который вступил в переписку с Вологдой, убеждая ее не целовать креста Вору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150