– Ты тоже хочешь, чтобы получать удовольствие?
– Нет, спасибо. В следующий раз.
Оба замолчали. Наверное, ждали, когда начнет фонтанировать мое любопытство. Не похоже было, что они хотят причинить мне вред.
– Бусины четок Мара сделаны из плодов дерева Рудракша, и только тому, кто бросил этот мир, позволено владеть ими.
– «Учитель» бросил этот мир. А я нет, – сказал Свами и засмеялся, открыв рот, как будто пытался укусить воздух. Хорошая парочка. Может быть, они и в самом деле братья? Так же, как мы с Пенелопой брат и сестра. Как мы с Микаинайтом братья-близнецы.
Раньше общение с людьми, бросившими мир, являлось моей работой. Среди них немного было тех, кто ушел из мира по собственной воле, большинство жило прошлым, это мир выбросил их. Они по самую шею увязли в бездонном болоте, где застоялось время. Только лица их были повернуты к чистым потокам воды, где время бурлило, и они наблюдали за тем, как поток настоящего впадает в бездонную топь. Прозрачные воды настоящего тут же приобретали черный цвет грязи прошлого, сочившейся со дна болота.
– Микаинайт, ты помнишь бабушку Саё? Взяв меня напрокат, она говорила: «Мэтян, ты – одно лицо с умершим Коити».
Моя работа заключалась в том, чтобы напоминать бабушке умершего внука. Я ел сырой фарш из тунца, любимое блюдо Коити, в таких количествах, что у меня начиналась изжога. Изображал игру на трубе, из которой и звука не мог извлечь. Бедная бабушка Саё. Говорят, ей так и не удалось вернуться на родину, семь лет назад она умерла от инсульта. Стала, наверное, привидением и бродит над Тихим океаном. Ищет дельфинов, похожих на Коити, и рассказывает им о своем родном городе Тоса. Коити, ставший дельфином, наверняка отвезет бабушку до родного Тоса. Но если она перепутает дельфинов и тот доставит ее в Австралию, там бабушка Саё опять будет искать перевоплотившегося Коити.
– Микаинайт, консьерж Джек тоже был одним из тех, кто бросил этот мир, да?
– Эй, Мэтью, ты мозгам своим даешь поработать? После двадцати пяти клетки мозга разрушаются сотнями тысяч. Копи знания, пока молодой! – приветствие, подходящее для бывшего учителя.
Джек в двенадцать лет занял первое место на Всеамериканской юношеской олимпиаде по математике. В то время он мог в уме решить любое кубическое уравнение. Но умеющий считать и математический гений не всегда одно и то же. В то время калькуляторы еще не были распространены. Взрослые, которые складывать и вычитать-то толком не умели, принимали его за гения и возносили до небес как пианистов-вундеркиндов или маленьких гроссмейстеров.
– В детстве меня называли маленьким Евклидом. Вот смотрю я на бумагу, где написано уравнение. И в тот же момент у меня в голове появляется готовый ответ. Я и не собираюсь делать расчеты. Бог вкладывает мне в голову ответ. Может быть, в то время я сразу получил от Бога порцию любви на всю жизнь.
Я, несомненно, был хорошим слушателем. Джек даже рассказал мне свою сокровенную историю:
– Мне тогда было четырнадцать лет. Мне нравилась одна девочка. От кого-то она узнала, что я математический гений и что она мне небезразлична, и, видимо, решила подшутить надо мной. «Говорят, у тебя талант к математике, а ничего другого ты не умеешь». Я сказал: «Ничего подобного. Я не хуже других играю в бейсбол и занимаюсь плаванием». – «Тогда прыгни с вышки в бассейне. Сумеешь – я тебя полюблю», – подбивала она меня. Я тут же пошел вместе с ней в бассейн и, насвистывая, поднялся на десятиметровую вышку. Но десять метров, на которые ты смотришь снизу, и десять метров, с которых ты смотришь вниз, отличаются друг от друга метров на сто. Я испугался. Минут пять я топтался на вышке. Послышался ее голос: «Ну что? Прыгаешь или нет?» О-о-ой, мамочка – я зажал нос и прыгнул. Что было потом, я не помню. Очнулся в больничной палате. Не знаю, каким образом я стукнулся о воду, но получил сотрясение мозга. Она держала меня за руку, стараясь не расплакаться. «Готово! – подумал я. – Теперь она моя».
Но трагедия наступила немного позже. На следующий день я посмотрел на формулу закона всемирного тяготения Ньютона. В то время мне нравилось с помощью формул разбираться в силах, действующих на Земле. Но ощущение от уравнения было совсем не таким, как вчера. Сама формула не могла измениться. Если что-то и изменилось, то у меня в голове. До вчерашнего дня мне достаточно было один раз взглянуть на формулу, и автоматически появлялся готовый ответ. Как на калькуляторе. Но после того, как я ударился головой, ответ получался только путем промежуточных вычислений на бумаге. Может быть, у меня лопнул нерв, который давал ответ за одно мгновение.
Мэтью, ты когда-нибудь чувствовал такое? Формулы были моим языком. Что делать, если ты вдруг перестал понимать собственный язык? Я заволновался. В глазах потемнело. Как будто внезапно сила земного тяготения вышла из строя и все начало парить в пространстве.
Но я не сдавался так быстро. Верил, что пройдет некоторое время и ко мне вернется мой математический талант. Я не переставал пялиться на формулы. Но никогда больше не смог решить в уме кубическое уравнение. Формулы перестали быть моим языком. Они бросили меня. Зато теперь я мастер по прыжкам в воду.
Тринадцатилетний Мэтью слушал Джека Брауна с таким выражением лица, как Линус слушал своего друга Чарли Брауна, но он не умел подбодрить и успокоить его. Впрочем, Джек и не ждал от Мэтью таких способностей. Он разговаривал с самим собой – с вундеркиндом-математиком. С тем Джеком Брауном, который умер в четырнадцать лет.
Наверное, и сейчас Джек Браун сидит за столом в своей комнатке консьержа и придумывает какие-нибудь бесполезные уравнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98