Если…
— Ты начал обвинять, — сказал Элиот, — а я не за этим пришел. Я не его адвокат, слава Богу, — добавил он брезгливо.
— Да, — согласился я. — Но чего он хочет? Я не успокоюсь, пока его не арестуют. Он должен сам сдаться…
— В этом все и дело, — сказал Элиот. — Именно этого он и добивается. Его гложет чувство вины. Но он боится. Город обезумел, и его жизнь в опасности. Он не доверяет полиции. Напрасно, но его можно понять. Многие в этом городе считают, что лучше сразу его застрелить.
— Так. И что же?
Он посмотрел на меня, как будто я имел к этому отношение.
— Он сделает признание тебе, Марк. Тебе лично. Понимаешь, у тебя репутация компетентного человека. Он считает, что ты поступишь по справедливости.
— Правда?
Элиот утвердительно кивнул головой.
— Ну ладно, я так думаю. И мой друг, его адвокат. Это наилучший выход, и для тебя тоже, Марк, — добавил Элиот. — Это упрочит твою репутацию. Ты сам произведешь арест, покончишь с серией преступлений.
Я прикинул, какие ловушки ожидают меня на этом пути, и ничего не обнаружил. Элиот, похоже, уже проделал в уме такую работу.
— Но прежде надо бы заключить сделку, — возразил я.
— Бедолага сам покается, — подчеркнул Элиот. — Позднее вы с Остином можете договориться о деталях. Остин Пейли и есть тот адвокат. Ты, конечно, его знаешь. Вы вдвоем составите текст договора.
— Хорошо.
Мы с Элиотом скрепили согласие рукопожатием, как будто он представлял интересы клиента, работал на него. И это соответствовало действительности, просто он был посредником, старым другом, который может помочь. Он одарил меня доброжелательной улыбкой.
— Надеюсь, это будет тебе на руку, Марк, прибавит козырей в избирательной кампании. От всей души желаю твоего переизбрания. Пока ты в этом кабинете, Марк, я чувствую, что не прерываются мои традиции. — Он встал и подошел ко мне. — И скажу тебе откровенно, помоги кому-нибудь, если можешь. У тебя репутация беспристрастного человека. Но избиратели могут не знать этого, однако это не секрет в профессиональных кругах. Видишь ли, это не всем по нраву. Репутация человека, не делающего одолжений, в иных случаях мешает. Люди ждут от тебя помощи. Как ты думаешь, почему Лео Мендоза выдвинул против тебя свою кандидатуру? Лео не самый лучший юрист в городе, но он связан с политикой. За ним деньги, и не только. Кое-кому хочется иметь на посту окружного прокурора преданного человека. Помни об этом, Марк. Держи с ним ухо востро.
— Я знаю ему цену. Но спасибо за совет.
Элиот пожал плечами.
— Совет ничего не стоит. Я в свое время пропускал кучу советов мимо ушей.
Он взял шляпу.
— Незамедлительно нужно заняться этим, — уже громче сказал он, возвращаясь к нашему разговору. — Как только Остин договорится с клиентом, я свяжусь с тобой. Согласен?
— Согласен.
Элиот кивнул и двинулся к выходу с таким видом, как будто покидал собственный кабинет и ему известны все лабиринты нового здания. Я остался стоять у стола, вглядываясь в огромные буквы газетного заголовка. На следующей неделе в газетах появится мое имя.
Но, как сказал Элиот, это не причинит мне вреда.
Я мечтал по желанию становиться невидимым. Мне нравилось, когда меня узнавали, мне льстила популярность окружного прокурора, но иногда требовалось по роду занятий незаметно проскользнуть в зал суда, а это не всегда удавалось. Хотелось бы возникнуть в кабинете совершенно неожиданно, понаблюдать за своими заместителями, когда они переговариваются с судьей или обсуждают позиции обвинения с адвокатом. Я с пониманием отношусь к отсутствию у них энтузиазма в просматривании судебных дел, скука непреложно присутствует в любой работе. Но стоит мне появиться в зале суда, как у них каменеют спины. С губ готов слететь неумолимый приговор; Все развивают бурную деятельность.
Чтобы смягчить ситуацию, я взял в привычку ходить по зданию. По крайней мере раз в день я спускаюсь вниз и обхожу залы суда. Люди перестают напрягаться, когда привыкают к моим нечаянным вылазкам.
В тот день, когда Элиот покинул мой кабинет, я решил совершить свой обычный обход. В августе недели, похоже, летят быстрее, и здание пустеет раньше обычного. В четверг днем оно уже вымерло, как будто я забрел на службу в выходные. Я обошел три кабинета, прежде чем обнаружил хоть какую-то деятельность. В зале судьи Рамона Хернандеса собрался суд присяжных. Я затерялся среди немногочисленной публики и принялся разглядывать участников процесса. Защитником на процессе выступал юрист, двадцать лет проработавший в суде, который, по-моему, по окончании правовой школы не вырос профессионально ни на йоту. Главным обвинителем была Бекки Ширтхарт, служившая в прокуратуре чуть дольше, чем я работал окружным прокурором. Ей было около тридцати: самый молодой обвинитель в уголовном суде. Я внимательно следил за ее карьерой, с тех пор как несколько лет назад Бекки с блеском провела обвинение против полицейского, убившего человека.
Внешность Бекки давала пищу для размышлений. О ней всякое говорили. Она выглядит наивной, берется за дело с таким рвением, что заставляет сильный пол строить предположения насчет ее личной жизни, гадать, распространяется ли ее энергия на что-то другое, кроме работы.
Я неприятно поразился, что не узнал ее помощницу. Обычно я всегда был в курсе того, кто участвует в процессе. Это была маленькая, слегка сутулая женщина, явно родом из Мексики. Когда она обернулась в сторону Бекки, я понял, что она молода и что я никогда раньше ее не видел. Что она делала за столом обвинителя?
Присяжные внимали показаниям молодого американца мексиканского происхождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125