— Это было политическое убийство.
— Продолжайте, — сказал я.
— В феврале 1943 года его арестовала в Кольмаре вишистская полиция. У нас здесь есть список судебных дел времен войны, я пошлю вам его фотокопию. Он заявил, что является немецким гражданином, и его отослали в Германию. У нас здесь, конечно, нет немецких судебных дел. У Альберта чертовски хорошая память, и он говорит, что тот отделался тюремным сроком.
— У Альберта должна быть действительно чертовски хорошая память, — сказал я. — Ведь Альберту во время этих событий было что-то около пяти лет.
— Альберт часто работает у нас внизу, в архивах, у него прекрасная память на документы. Вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду.
— Вы меня ошарашили, — сказал я. — Вы хотите убедить меня, что Джон Валкан был коммунистом и убил члена вишистского правительства. Я в это просто не могу поверить.
— Я говорю не о Валкане, — сказал Гренад. — Мы все прекрасно знаем, что из себя представляет Валкан. Он ведь из вашей банды, верно? Я говорю о Бруме.
— Бруме? — удивленно переспросил я.
— Мы и сами все здесь удивились. Я считал, что этот Брум всего-навсего очередной продукт вашей буйной фантазии. Я так и Альберту сказал.
— Ну нет, — возмутился я.
В разговор вклинилась телефонистка и попросила нас заканчивать, поскольку требовалась линия, но я настоял на продолжении разговора. После короткого жужжания снова послышался голос Гренада:
— ...жаловался, что исчезла его подружка. Ха-ха. Мы знали, что он из ваших ребят, но он в этом не признался, уверяю вас. — После паузы Гренад продолжил: — Нам достоверно известно, что Валкан работает на вас.
Я хмыкнул. Гренад сказал:
— Признайтесь, мой друг. Скажите правду хоть однажды. Вас это может вдохновить.
— Мы платим ему за работу, — сказал я осмотрительно.
Гренад издал короткий победный смешок.
— Прекрасно, мой друг. Это тонкое различие в случае с Валканом совершенно необходимо. — Он снова засмеялся.
— Где этот Брум сейчас? — спросил я.
— Никаких следов, — сказал Гренад. — А почему бы вам самим не пошевелиться? Сделайте запросы. Не ленитесь.
— Спасибо, — сказал я телефонистке. — Нас можно разъединить.
Гренад закричал:
— Альберт пьет виски «Димпл Хейг».
— Ваши внутренние проблемы меня не интересуют, — сказал я.
— С вами очень тяжело, — сказал Гренад.
— Но это мало кто замечает, — сказал я. В этот момент телефонистка прервала наш разговор.
Джин бросила мне чистую салфетку и принесла ужин. Я пересказал ей разговор с Гренадом.
— А какая разница, кто этот Брум и что он делал во время войны? Наша задача состоит только в том, чтобы перевезти человека по имени Семица из Восточного Берлина в Лондон.
— Ты, как всегда, упрощаешь, — сказал я. — Если бы это было так просто, то с этой задачей справился бы и Картер Патерсон. Причина нашего участия в том, что мы хотим узнать как можно больше и о Карлхорсте в целом, и о Стоке в частности. Во-вторых, я хочу выяснить, насколько надежен Валкан и можем ли мы доверять ему в серьезной ситуации. В-третьих, мы не знаем в деталях замысла Гелена, а также хотим проверить его лояльность Бонну, госдепартаменту, армии США...
— Нам, — добавила Джин.
— Даже нам, — согласился я. — А кроме того, есть еще и сам Семица, главное действующее лицо всей истории. Как только он перейдет Циммерштрассе, он станет Полем Луи Брумом и у него будет достаточно доказательств, чтобы опровергнуть любого, кто усомнится в этом. Вот почему я хочу знать, кто был Брум и почему Семица так хочет стать им.
— С чего же ты начнешь? — спросила Джин.
— "Начни с начала", — так советовала королева Алисе. «Дойди до конца. Потом остановись». Поль Луи Брум родился в Праге.
Глава 31
Чешская защита: в этом дебюте пешки взаимно блокируются и решающую роль начинает играть ферзевый слон.
Прага, понедельник, 21 октября
Если кто-нибудь вдруг решился бы иллюстрировать сказки Андерсена фотографиями, то должен был бы начать с Праги. Небо пронзают вершины сказочного леса высоких шпилей; замок Градчаны и колокольня собора Святого Витуса смотрят на средневековый Карлов мост, который, прежде чем пересечь голубую спокойную Влтаву, принял под свой кров таверну «Три страуса». Старая часть города являет собой паутину маленьких кривых улочек, освещенных газовыми фонарями, место здесь такое холмистое, что невнимательный водитель может легко загреметь вниз с крутой каменной лестницы. Наступили сумерки, и город стал похож на пыльную рождественскую елку. Я припарковал свою взятую напрокат «шкоду» и возвратился пешком к таверне «Три страуса». Ступени были сношены до блеска, а внутреннее убранство было словно сработано из дерева одним топором. Потолочные перекрытия были разрисованы красными и зелеными виноградными листьями, прокопчены пятисотлетним табачным окуриванием. Небольшой радиоприемничек над изразцовой печью так громко орал «Я иду с малышкой домой», что на подоконнике шевелились листья герани. Зал был заполнен, как рабочий лень стахановца, оживленные мужчины громко заказывали сливовицу, боровичку или кружку пльзеньского пива, официанты, выполнив заказ, что-то писали карандашом на салфетке посетителя.
Харви сидел в углу, пил и разговаривал. Харви был типичным дипломатом. Он менял костюм трижды в день, пользовался тальком и мужскими духами. Это был невысокий толстенький городской американец с длинными руками и настолько короткой прической, что она позволяла скрывать нарождающуюся лысину. Цвет его кожи был почти оливковый. Он очень внимательно слушал собеседника, выражение лица его быстро менялось от серьезного к веселому и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81