Отвернувшись от меня, он стал копаться в старом хламе, валявшемся на верстаке. Он стучал по проржавевшим свечам и сжимал в руке пружины клапаноа На краю верстака лежала толстая овальная доска. Из нее торчало двенадцать сверл разных размеров. Джонни принялся набрасывать пружины на сверла. На доске красовался фирменный знак «Шмидты из Золингена — лучшие сверла в мире».
Он прибыл вовремя; за рулем был все тот же советский военный водитель, но машина была другая — черный закрытый грузовик. Водитель постучал в ворота, но старые дверные доски так рассохлись, что мы и сами видели, как машина подошла к воротам задним ходом. Джонни двигался быстро. Ворота распахнулись, машина въехала в гараж, остановившись впритык к верстаку. Нам удалось втроем стащить громадный гроб с машины, мы с Джонни схватили его с двух сторон спереди, а русский, упершись спиной в кабину, выталкивал его ногами. Не очень почтительно, зато быстро и эффективно. Как только гроб водрузили на верстак, русский вернулся в машину и вскоре появился с двумя большими венками, которые я видел на катафалке. Там было много лилий и хризантем, перепоясанных красной лентой со словами «Letzle grusse», выведенными готическим шрифтом.
— Забери их обратно, — сказал Джонни молодому русскому.
Русский ответил, что не может, завязался спор.
Русский сказал, что пытался оставить венки в морге, но там их тоже не взяли, а везти их обратно через контрольно-пропускной пункт «Чарли» он не может, слишком уж это подозрительно. Джонни бегло говорил по-русски, но это ему не помогло: мальчишка ни за что не хотел увозить с собой венки. Чем сильнее ругался Джонни, тем чаще русский пожимал плечами. Наконец Джонни отвернулся, а русский вскочил на водительское место и громко хлопнул дверцей. Я открыл ворота, он дал газ, и машина покатила к границе.
Когда я снова вошел в гараж, Джонни уже залез на верстак и большой ржавой отверткой торопливо отковыривал деревянные пробки, прикрывающие шурупы. Он был так поглощен этим занятием, что минут пять не замечал, как я молча стою в стороне и даже не пытаюсь ему помочь.
— Возьми все необходимое в моем портфеле, — сказал он. Портфелей было два. В одном лежал акушерский набор с кислородной подушкой, а в другой Джонни положил бутылку виски «Гленливет», грелку с песком, которая держит тепло часами, свитер из грубой шерсти, нюхательную соль, шприц, четыре ампулы межимида, четыре пузырька аминофилина и темную бутылочку, в которой, как я догадался, был никетамид — стимулятор кровотока, зеркальце для проверки дыхания, короткий деревянный стетоскоп, термометр, точечный фонарик, пригодный для исследования зрачков, и косметический карандаш.
— Ничего не забыл, — сказал я. Серьезный ты человек, Джонни.
— Да, — согласился Валкан. Пальто он не снял, пот лил с него ручьями. Иногда он задевал головой лампочку, и тени начинали метаться по гаражу, лицо его лоснилось от пота, как совсем недавно от дождя.
— Остался последний, — сказал он.
— Как в последнем акте «Ромео и Джульетты», — сказал я. Валкан пробормотал «Да», но я сильно сомневаюсь, что он вообще слышал меня.
— Помогите мне, — сказал он и начал сдвигать тяжелую крышку гроба. Ее, должно быть, из свинца сделали, такая она была тяжелая, сначала мне даже показалось, что он не все винты открутил, но вот наконец она сдвинулась.
— Осторожно, — закричал Джонни, и крышка упала на верстак, едва но отдавив нам пальцы ног. Удар был такой силы, что верстак закачался. Сначала тень от крышки мешала ясно увидеть содержимое гроба, но когда крышка съехала на пол, у Валкана исчезли последние надежды.
«Шесть оснований для присутствия Германской Демократической Республики на Западе». Их там были сотни, листовок, заполнивших гроб доверху. Последняя шутка Стока. Я спустился на пол.
— Кажется, грелка тебе не потребуется, — сказал я Валкану. На какую-то долю секунды мышцы его лица сложились в улыбку, но это только на долю секунды.
— Они не могут, — сказал он. — Не смеют, они обещали, ваше правительство должно предпринять официальные шаги. — Видимо, я снова ухмыльнулся, потому что Валкан совсем потерял голову.
Он смотрел на свои растопыренные пальцы, словно изучал невидимые карты.
— Вы со Стоком, — произнес он, сглатывая слюну, — сговорились.
— Он со мной не советовался, — сказал я. Валкан все еще стоял на верстаке, возвышаясь надо мной.
— Но вы даже не удивились, — закричал Валкан.
— А я нисколечко и не удивлен, — сказал я. — Советский мальчишка даже не подождал подписи. Не говоря уже о сорока тысячах фунтов. Я никогда не верил в эту сделку, но окончательно убедился наблюдая за поведением солдатика. Пора спускаться на землю, Джонни. Добрых колдунов на свете нет. Люди ничего не отдают бесплатно. Что от этого мог выиграть Сток?
— Тогда зачем ему все эти хлопоты? — сказал Джонни. Он наклонился и порылся в листовках, словно надеясь обнаружить под ними Семицу.
— Он арестовал четверых агентов Гелена, верно?
— Пятерых, — поправил меня Джонни. — Сегодня утром стало известно еще об одном.
— Значит, пятерых, — сказал я. — А ты получишь немного дополнительных денег и компенсацию, Лондон прочитает твой отчет и похвалит за хорошее поведение.
— А тебе, ублюдок, зачем это надо?
— У меня свои методы, Уотсон, — сказал я. — Я организовал весь этот берлинский спектакль, а ты пять раз попал в молоко. Вы с девчонкой думали, что заключили хорошую сделку, верно? Но ваша главная ошибка состояла в том, что вы пытались и меня использовать в своих целях. Документы... — Взяв пару листовок из гроба, я пустил их летать по гаражу. — Вот твои документы, они, конечно, не на имя Брума, но зато в них все слова написаны правильно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81