— Но если они там наткнутся на что-нибудь, введи это в систему, — сказал я. — Может оказаться важным.
Джин улыбнулась.
— Я не шучу, — сказал я.
— Знаю, — сказала Джин и снова улыбнулась. — Даже самых простых вещей не допросишься. Кайтли говорит, что ты против газетных сообщений, — сказала Джин.
— Кайтли, — подхватил я. — Он обожает газеты. А ведь иногда от них больше вреда, чем пользы, — они могут привлечь внимание к тому, что в противном случае никто и не заметил бы.
— Из этого громкое дело может получиться — нацисты и все остальное, — такие вещи любят, — сказала Джин.
— Иногда ты говоришь, как сотрудник пресс-службы, — сказал я. — Как только я закончу свое дело, они могут залепить свастиками все газеты. Может, это, в конце концов, и поможет.
— Поможет поймать человека, который очулочил тебя по голове?
— "Очулочил" — это очень хорошо сказано, — сказал я.
— Спецслужба привлечет его в соответствии с разделом 6.
— Хорошо, — сказал я. — Будет знать, как сдавать комнаты в поднаем.
— Кто он такой? — спросила Джин.
— Понятия не имею. Знаю только, что он не очень разборчив в том, кому сдает свою комнату.
— Что тебе известно о нем? — продолжала настаивать Джин.
— Что он агент Объединенной Арабской Республики и что он носит с собой пружинный нож.
— Откуда знаешь?
— Надо же ему чем-то намазывать маргарин на свои бутерброды, — сказал я.
— Я имею в виду ОАР.
— Догадка, — признался я. — У меня нет сомнений, что Саманта Стил работает на израильскую разведку, в какие бы личные связи с Валканом она ни вступала. Этот тип снизу весьма искусно подслушивал ее телефон в самом удобном месте, из чего я заключаю, что он убежденный антисемит, а может, и агент египетской разведки.
— Ужасное упрощение, — сказала Джин.
— Ты права, — согласился я, — но ничем другим я не располагаю.
— А что насчет неонацистов?
— Я, конечно, не специалист, но что-то не верится, будто эти ребята могут смыться, не забрав своих побрякушек.
— Остроумно, — заметила она. — Может, ты и прав. — И она бросила на меня один из своих редких восхищенных взглядов.
Глава 39
В Бирме и Японии генералом называют фигуру, которая у нас известна как ферзь, а в Китае и Корее гене ралом называют нашего короля.
Берлин, суббота, 2 ноября
Панков — это что-то вроде Хэмпстеда Восточного Берлина, район уютный и буржуазный; собаки ходят в попонках, а дети играют спокойно, без криков. Стены дома 238 были испещрены выбоинами от шрапнели, на широкой каменной лестнице меня встретили запахи Eisbein и жареного лука.
Квартира 20 находилась на верхнем этаже. На маленькой медной бличке готическими буквами было выведено «Борг». Здесь жил экс-генерал вермахта Борг.
Дверь открыла молодая девушка. На ней был короткий передник с оборкой, такие носили в тридцатые годы. Комната, куда меня привели, была богато украшена, но скромно меблирована. Из овальной рамы на меня свирепо, по-тигриному смотрела женщина с гладко зачесанными назад волосами. Под большой фотографией сидел генерал-полковник Эрих Борг, командир танковой группы «Борг».
Генерал Борг был высокий и худой. Он сидел в старинном низком глубоком кресле, — торчащие локти и колени делали его похожим на засушенное насекомое. Он был совершенно седой и очень морщинистый, морщины разбегались в разные стороны от глаз и рта. Под правой рукой он держал блокнот и старинную авторучку. Левой он поднес высокий стакан чая с лимоном ко рту и отхлебнул осторожно глоток почти прозрачной жидкости.
У ног Борга стоял большой поднос с песком, на котором был смоделирован рельеф центральной Бельгии. Цветные деревянные палочки и булавки образовывали аккуратные ряды. Я подошел к подносу с песком и внимательно осмотрел его.
— Четыре пятнадцать пополудни, — сказал я.
— Отлично, — сказал Борг. Девушка внимательно наблюдала за нами.
— Как раз перед тем, как английская артиллерия открыла стрельбу залпами.
— Ты слышишь, Хейди, — сказал Борг и ткнул тростью туда, где был изображен прямоугольник Угумонта. — Кавалерия Нея несется к британским пушкам, пять тысяч всадников и ни грана разума. Они кричат «Vive l'Empereur!» и надеются на случай. Подскакав к орудиям, они не знают, что делать дальше, вы согласны? — Генерал смотрит на меня испытующе. Я говорю:
— Нельзя вывести пушки из строя, если у вас нет костылей, а если нет лошадей и упряжи, то и оттащить их с позиций не удастся.
— Им ума не хватило, — сказал Борг. — Хватило бы гвоздей и молотка.
Я пожал плечами.
— Они могли бы разбить вдребезги деревянные лафеты.
Борг просиял.
— Ты слышишь, Хейди? Деревянные лафеты, это существенно.
— Об этой битве я знаю от артиллериста, — пояснил я.
— Самый надежный способ, — сказал Борг. — Артиллерия играла ключевую роль в битве. Читайте «Войну и мир». Толстой знал это.
— Наполеону тоже следовало бы знать. Он ведь артиллерист.
— Наполеон, — повторил Борг. Он ткнул тростью в ферму Россом, и красный кубик вместе со струйкой песка полетел под буфет. — Идиот, — добавил он, когда император скрылся из виду.
— Я рад, что он оказался идиотом, — сказал я. — Иначе вокзал Ватерлоо был бы в Париже.
— А вам-то что до этого? — спросил Борг.
— Я живу у вокзала Ватерлоо, — ответил я.
Борг стукнул меня тростью по колену. Я отпрянул, чтобы избежать следующего удара Борг холодно улыбнулся. Это был прусский жест дружбы. Девушка сделала для меня сиденье, положив в стопку карту центральной Польши, книгу о средневековом оружии и «Немецкий солдатский календарь» за 1956 год. Я сел.
— Странные вы люди, французы, — сказал Борг.
— Да, — согласился я. Стены мансарды наклонно сходились, большие окна имели треугольную форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81