Лана и эта история были абсолютно несовместимыми.
Придя к этому заключению, я выпил еще, чтоб уже окончательно утвердиться в своем мнении, и пошел в номер читать вечернюю газету.Я остановил машину в десяти ярдах от того места, где дорога поворачивала к краю горы, и припарковался под деревом, чуть левее старого здания береговой охраны. Обойдя вокруг дома, я зашел в калитку и зашагал вниз по горной тропинке. Несмотря на сумерки, вид открылся великолепный. Дорожка, по которой я шел, белой лентой извивалась по пологому утесу. Склон густо порос травой и кустами. То тут, то там в самых неожиданных местах возникали небольшие рощицы. Через полмили тропинка привела меня к наклонной террасе, спускающейся прямо к морю. Где-то здесь должен быть коттедж Уипса.
Я закурил. Сейчас я чувствовал себя почти счастливым. Понимаете, о чем я? Мне уже не было скучно. А это, конечно, означало, что у меня пробудился интерес к делу Эллердена.
И интерес к Клоду. Кажется, это очень занятный тип. Предстоящий разговор должен был оказаться интересным. Сами посудите.Клод собирался вести со мной разговор только потому, что он вынужден был это сделать, а вовсе не потому, что ему этого хотелось. Но вначале, когда он встретил меня прошлым вечером у гостиницы «Палас», он сказал, что может помочь мне — если захочет — и что он знает все об этом деле и о том, кто его затеял.
Но он ничего не собирался мне выкладывать. Он только использовал меня, чтобы сорвать куш побольше. Он надеялся, что я предложу ему деньги за информацию, и был в восторге, когда получил чек миссис Эллерден. Он знал, что эти пять сотен помогут ему резко повысить ставки. Знал, что к о е-к т о вынужден будет раскошелиться, дабы перекрыть эти пятьсот фунтов.
Я дал ему чек, потому что знал, что он ведет свою игру. Это стало ясно, когда он взял чек и сказал, что должен подумать до завтра. Эта игра так стара, что от нее пахнет плесенью.
Теперь, казалось бы, проще всего предположить, что тот, кто обскакал меня и смог заставить Клода молчать, и есть виновник этой истории с газетой. Очень легко было прийти к такому выводу — и ошибиться. Если бы Клод знал, что к о е-к т о виновен в клевете, он наверняка сообразил бы, что, скрывая эту информацию от властей, он автоматически становится сообщником. Потому что клевета, которую поместили в газету,— это не шутка, а уголовное преступление. К тому же «Мэлки Рекорд» пришлось выложить пять тысяч в возмещение ущерба, в котором не были повинны ни редактор, ни владельцы газеты. Такой ловкий проныра, как Клод, не может не понимать, что ему не сдобровать, если всплывет, что он с самого начала знал, кто подсунул в газету злосчастную заметку, и молчал. Во всяком случае, с его бизнесом в Мэлки будет покончено, а если за него возьмутся всерьез Джон Эллерден и «Мелки Рекорд», от бедняги Клодетты останется только мокрое место.
И все же он продолжает петушиться. Нахально заявил мне, что и не подумает выходить из игры. Это означает, что Клод каким-то образом смог выйти на третье лицо — на кого-то, кто знает всю подноготную этой истории — и как этот абзац попал в газету, и кто все это подстроил. На кого-то, кто согласился платить Клоду за молчание. Просто потому, что он — или она — не хочет быть втянутым в неприятную историю.
Клод вернулся к этому человеку — загадочному к о е-к о м у,— чтобы сказать ему, что обстоятельства изменились и он вынужден все мне рассказать, чтобы спасти свою шкуру. Теперь Клоду, думал я, придется возвратить деньги, которые к о е-к т о ему дал, так как ему придется развязать язык.
Я остановился у большого валуна, чтобы осмотреться. Впереди открывалась большая ровная терраса, закрытая с трех сторон крутыми скалами. Терраса была ярдов сто шириной. Под прикрытием скалы располагался коттедж, к которому вела обрамленная белым камнем дорожка, проложенная через густой кустарник. Это был
одноэтажный каменный домик с красной черепичной крышей. Одна его стена густо заросла плющом, у другой стояла большая собачья конура с висящим на крюке обрывком цепи.
Я посмотрел на часы. Была половина десятого. Я закурил, подошел по тропинке к коттеджу и толкнул дверь. Она была незаперта, и я вошел внутрь. Выключатель оказался на стене за дверью. Включив свет, я обнаружил, что нахожусь в крошечном коридорчике, отделенном от дома деревянной перегородкой. Я прошел в следующую комнату. Это был холл — большой и хорошо обставленный. На полу лежал красивьщ ковер. В центре стоял старинный обеденный стол, у окна — большой письменный стол и несколько кресел. В левом углу находилась еще одна дверь. Я прошел в следующую комнату, включил свет и увидел спальню, которая занимала остаток помещения. В дальнем углу спальни была отгорожена маленькая ванная. Комната была обставлена удобно И со вкусом, хотя чувствовался во всем изнеженный и капризный вкус хозяина.
Я выключил свет и вернулся в гостиную. Подойдя к письменному столу, я заметил на нем конверт с надписью: «Николасу Гейлу, эсквайру». Почерк был прерывистым, буквы прыгали и качались, как пьяные. Я открыл конверт и вытащил из него листок бумаги. В записке было всего четыре слова:
«Шиш и тебе тоже». Я спрятал записку и конверт в карман и задумчиво посмотрел на письменный стол. Я помнил, что сказал на прощание Клоду Уипсу — «Шиш тебе!» И четыре слова записки были, наверное, его ответом. Своего рода запоздалый солдатский юмор.
Может, я ошибся в Клоде? Вполне возможно. Может, он не ходил к ко е-к ому, чтобы сообщить плохие новости и вернуть деньги, полученные за молчание? Может, эти деньги перевесили в сознании Клода все, что он имел в Мэлки, и он счел за лучшее
смыться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62