– Нет, я этого не делал.– Ладно, агнец Божий... – Дука заговорил жестче: он все еще стоял за стулом, сжимая плечи парня. – Ты ничего не делал, но мне и не надо знать, что ты делал и чего не делал. Я только хочу попросить тебя об одном одолжении. Не возражаешь?Парень обернулся и неуверенно глянул на него.– Не оборачивайся! – взревел Дука так, что даже Маскаранти, стенографист и двое охранников подскочили на месте. – Сиди, как сидишь, и смотри на фотографию, а не хочешь – могу тебя в морг препроводить, в холодильную камеру, где лежит твоя наивная учительница, которая верила, что сможет сделать из тебя человека, отведу и оставлю тебя там на всю ночь с невыключенным светом.Парень часто задышал.– Да я смотрю, смотрю, – поспешно проговорил он.– Умница, смотри и слушай меня. – Дука вновь перешел на обычный тембр голоса. – Так вот, я прошу тебя об одолжении. Все, что мне надо знать, это кто принес в класс бутылку анисового ликера. Ответь, и больше я ни о чем спрашивать не буду, тут же отпущу спать. Даже если ты нанес последний удар своей учительнице – не важно, я тебя об этом не спрашиваю, я только хочу выяснить, кто принес в класс бутылку. Ответишь – и гуляй.– Не знаю, откуда мне знать, я ничего не видел! – залопотал тот; пальцы, надавившие ему на плечи (не больно, кто же рискнет причинить боль туберкулезному ребенку?), повергли его в смятение.– Погоди, дурак, подумай, прежде чем сморозить очередную глупость, – втолковывал ему Дука. – И не забудь про черный список. Я прошу всего-навсего о маленьком одолжении, а вовсе не о чистосердечном признании. Но если ты откажешься сделать мне даже эту небольшую любезность, обещаю, что лет двадцать по меньшей мере не дам тебе покоя: отправишься в Беккарию с такой характеристикой, что аккурат до совершеннолетия там и просидишь. Потом лет десять обычной тюрьмы, а дальше под надзор, на принудительные работы, Так что подумай как следует, прежде чем лапшу на уши вешать. Повторяю: кто принес в класс бутылку анисового ликера?Молчание. Маскаранти, собравшийся было закурить, застыл с зажигалкой в руке. Парень еще какое-то время смотрел прямо перед собой на ужасающую фотографию, затем выговорил всего два слова:– Фьорелло Грасси.Дука вернулся за стол и какое-то время молча вглядывался в лицо, тронутое нездоровым чахоточным румянцем. Пробежал глазами лист со своими пометками. «Фьорелло Грасси, 16 лет. Никаких прецедентов. Родители честные». Собрав всю волю в кулак, он тихо произнес:– Я человек терпеливый, но лучше не злоупотреблять моим терпением, скажи правду.Фьорелло Грасси был один совершенно чист в этой мерзопакостной компании. Иначе Карруа, который его допрашивал, не написал бы так уверенно – «никаких прецедентов». Может статься, малолетний преступник Карлетто Аттозо наговаривает на единственного хорошего парня, чтобы спасти остальных подонков?– Это правда! – взвизгнул юнец, тоже выведенный из равновесия. – Он пришел в класс и говорит: «Давайте выпьем, пока училки нет».– Именно Фьорелло Грасси, ты не путаешь?– Не путаю. Он.– А почему на первом допросе ты этого не сказал?К парню вернулось самообладание.– Меня никто не спрашивал.Так же внезапно, как и в первый раз, Дука опять сорвался на крик:– Нет, спрашивали! Вот здесь черным по белому записан вопрос: «Кто принес в класс бутылку?» – орал он с опасностью для голосовых связок. – А ты что ответил? Что ничего не знаешь и ничего не видел!Ну, повысил голос, большое дело – звуковые волны, однако у парня кровь отхлынула от лица.– Так я его закладывать не хотел! – чуть не плача, выпалил он. – Я же не стукач!– Дурочку ломаешь, – сказал Дука, взяв тоном ниже. – Ладно, продолжай в том же духе, но готовься всю свою молодость провести в колониях и тюрьмах. От туберкулеза тебя вылечат, будь уверен, жирком даже обрастешь, но на волю выйдешь не раньше чем в тридцать лет. – Он сделал знак конвоирам. – Заберите от меня эту вонючку.Не успели парня вывести из кабинета, а Дука уже набрал номер своей квартиры.– Ну как? – спросил он, услышав в трубке голос Лоренцы.– Вроде получше. Она спит. Температура спала.– А дышит как?– По-моему, нормально. Там у нее медсестра.– Хорошо. Ты бы тоже поспала.– Ага. Тебе еще Ливия хочет что-то сказать.– Не волнуйся, Дука, девочке лучше, – зазвучал в трубке голос Ливии.– Спасибо, Ливия.– Ты когда освободишься?– Не спрашивай, Ливия, я не знаю, у меня работа, я не могу ее бросить ни под каким видом.– Извини, я погорячилась, но малышке было очень плохо, – мягко проговорила она.– Ну что ты, милая, это я должен прощенья просить. Пока, созвонимся еще.Он положил трубку, взглянул на стенографиста – тот едва не падал со скамьи, – затем на Маскаранти и во всеуслышание объявил:– Ну что ж, с молодежью потолковали, теперь послушаем, что скажут старики. Приведи сюда Веро Верини. – Он перевел дух: слава Богу, Саре лучше.Веро Верини действительно был самый старый из учеников вечерней школы Андреа и Марии Фустаньи; Дука составил на него следующую характеристику: «Три года исправительной колонии. Сексуальный маньяк. Отец в тюрьме».Маскаранти вышел и через несколько минут вернулся с теми же охранниками и с другим подследственным. 2 Он был мал ростом и не то чтобы толст, а как-то одутловат; волосы длинные, грязные, едва ль не в струпьях; глаза, сами по себе небольшие, казались со сна еще меньше. На вид парню было не двадцать, а все тридцать пять.– Садись, – пригласил Дука.Старый юнец сел.– Поближе к столу.Юный перестарок подвинул стул так близко, что колени ушли под стол.– Вот так, – кивнул Дука и взял листок со своими записями. – Тебя зовут Веро Верини, тебе двадцать лет, твой отец, Джузеппе Верини, получил семь лет за ограбление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55