Шаху известно, что я правду говорю, таково мое предназначение, так меня с младенчества учили, что сто тысяч таких, как я, царевича не стоят.
Хоршид-шах сказал:
– Братец ты мой милый, дозволь мне на мейдан выйти, сразиться с Газаль-малеком! Ведь он меня вызывает, это мне на долю выпало.
– Вот за твою долю мы и отдадим жизнь, – отвечал Фаррох-руз.
– Правильно ты говоришь, – опять сказал Хоршид-шах, – но только в этот раз я сам хочу на поле выйти.
– Клянусь прахом ног твоих и Марзбан-шаха – не допущу! – вскричал Фаррох-руз и направил коня на мейдан. Подъехал к Газаль-малеку и остановился напротив него.
А Газаль-малек, когда увидел его, подумал, что это Хоршид-шах. Он весь задрожал, грозно закричал, копье на него наставил, и стали они биться. В конце концов Газаль-малек изловчился и направил копье в грудь Фаррох-рузу. Фаррох-руз щит поднял, чтобы удар его отразить, а Газаль-малек быстро отвел копье то – ведь он был умелый воин, – и острие вонзилось в ногу Фаррох-руза, да так, что насквозь прошло и лошади в брюхо попало!
Застонал Фаррох-руз от этого удара, в смятение впал, натянул поводья коня и обратился в бегство. Газаль-малек воскликнул:
– Нет, шах, договор не такой был! С такой-то отвагой ты всю эту смуту в мире произвел? Куда же ты? Сегодня убежишь, а завтра как?
– Я не шах, я Фаррох-руз, слуга его, – ответил Фаррох-руз и ускакал.
А Газаль-малек на месте остался в растерянности, говоря себе: «О горе, я-то думал, мне добыча досталась, в силок мой попалась, да не так получилось, как мне примстилось!»
Так он на поле раздумывал, а Хоршид-шах тем временем увидал, что Фаррох-руза настиг удар и тот обратился в бегство, и потребовал свое оружие. Стал он на колено, продел голову в доспех, принял его на рамена. Двенадцать слоев китайского шелка вниз подложил, чтобы телу прохладнее было. А поверх надел частую кольчугу, не пропускающую ударов, горящую, словно золото, да повесил на себя четырнадцать родов оружия. Тут подошел стремянный, коня подвел ему – такого коня, что, если мы его описывать примемся, на это пятнадцать книг потребуется, вот какого коня во всей красе привели Хоршид-шаху! Вставил он левую ногу в стремя, вскочил в седло и направился на поле. С боевым кличем по всему полю проскакал, к Газаль-малеку подъехал и как вкопанный стал.
Поглядел Газаль-малек на его стан и вид, на стать и осанку, на коня и посадку, на все снаряжение и спрашивает:
– О воин, коли ты благородный человек, отвечай по чести, как твое имя?
А Хоршид-шах в ответ ему:
– Невежа, да кто же у солнца приметы спрашивает? Разве солнечный лик глиной прикроешь? Но тот не рыцарь, кто из-за имени препираться станет. Хоршид-шах я, сын Марзбан-шаха, Тіадишаха Халеба и Сирии, Ирака и Хорасана, Фарс? и Багдада и Мазандарана. Благородные мужи имя свое не таят! А теперь, коли ты мужчина, покажи свою доблесть, чего ради ты так сражения искал, меня на бой вызывал – вот он я перед тобою.
Увидел Газаль-малек Хоршид-шаха, столь грозного и сурового, и молвил ему.
– О шах, дозволь мне коня сменить – ослабел мой конь
– Ладно, – согласился Хоршид-шах.
И Газаль-малек повернул, чтобы поменять лошадь.
А рассказчик повествует так. Махпари как-то говорил; Лала-Селаху, что, мол, если шах когда-нибудь выйдет сражаться, выступит на мейдан, известите меня – я поглядеть желаю. Вот Лала-Селах и пришел к Махпари, сказал ей:
– О царевна, шах на мейдане!
– Пойди к Хаман-везиру, – велела Махпари, – скажи ему, что Махпари хочет на шаха полюбоваться. Разрешает он?
Лала-Селах пришел к Хаман-везиру, поклонился и сказал:
– О везир, царица мира желает поглядеть, как шах сражается.
– Да разве разумный человек такое разрешит? – ответил Хаман-везир. – Когда два войска друг против друга выстроились, разве пристойно ей в паланкин садиться и выезжать в самую толкучку? Да там на нее все пальцами показывать будут – что же в этом хорошего? Нет на то моего позволения, потому что неохота мне потом упреки царевича сносить.
Лала-Селах вернулся к Махпари и передал ей ответ Хаман-везира. Махпари огорчилась. Тогда Лала-Селах сказал ей:
– О царевна, коли хочешь, я отведу тебя посмотреть на поединок. Поднимайся, давай наденем воинские доспехи, сядем на лошадей и выедем на окраину лагеря – оттуда и полюбуемся на шаха.
Махпари эти слова понравились, она вскочила, нацепила на себя воинское снаряжение, села на коня и вместе с Селахом выехала на край мейдана.
А всевышний и всемогущий господь судил так, что жена Армен-шаха Махсотун и его дочь Махане жили в шатре Махпари. Пребывали они без оков и без охраны – ведь Махпари все время была с ними. Когда Махпари с Лала-Селахом ушли и все, кто там был, отправились смотреть на битву, Махсотун и Махане вскочили, надели на себя оружие и, так же как Махпари с Лала-Селахом, выбрались из шатра, чтобы бежать в свой лагерь. За шумом и гамом войска никто не обратил на них внимания, и никто их не хватился, пока обе они не добрались до лагеря Армен-шаха.
Слуги увидали жену и дочь своего шаха, обрадовались, бросились его известить. Как услышал это Армен-шах, возликовал, сердце его радостью преисполнилось. В это время как раз Газаль-малек воротился, чтобы коня поменять. Армен-шах сказал:
– Голубчик ты мой, почему возвратился?
– Этот всадник – Хоршид-шах, – ответил Газаль-малек. – Я знаю, что они никогда боевых слонов не видали, не умеют со слонами сражаться. Вели мне слона подать, на слоне на мейдан выйду, с Хоршид-шахом поборюсь.
Армен-шах сказал ему про мать и сестру и приказал выбрать средь слонов одного по кличке Бадпаи – Быстроногий, значит. А это был боевой слон, в битвах закаленный, тигр, одетый броней, с грозной палицей, привязанной к хоботу, а на спине у слона тахт стоял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106