Огляделся он, а тут хаджибы подоспели, с коня его свели. А Самак тоже разглядывал Хордаспшиду, лицезрел воина сурового и грозного. Самак сказал себе: «Это великий богатырь, который и в стане неприятеля, средь многочисленных врагов останется непреклонным!»
Самак протиснулся вперед, выскочил из толпы и начал кричать: «А ну, расступись, дайте дорогу!» Посмотрел Хордаспшиду, видит, перед ним бравый сарханг идет, народ разгоняет, и подумал: «То ли он из войска Чина, то ли здешний, в телохранители ко мне назначен?» Так и шли они, пока не достигли входа во дворец. Глядит Хордаспшиду, а двери у дворца высокие, колонны до небес высятся, на дверях цепи висят с кольцами золотыми, по земле египетские циновки разостланы, а входная арка по обычаям систанским и тюркским, грузинским, армянским и греческим изукрашена гирляндами, перевитыми жемчугом, и вздымается она высоко вверх, утверждает спесь свою над миром.
Когда Хордаспшиду подошел к дверям, стражи потянули за цепи, привратники подняли дверную завесу. Самак прежде хад-жибов подал Хордаспшиду руку, и они прошли мимо второго, третьего, четвертого, пятого и шестого занавеса и поравнялись с седьмым. Привратники дернули за шелковые шнуры, подняли сетчатый занавес вверх, закрепили справа на золотых крючках, и открылся пред ними главный дворцовый покой. Он был четыреста шагов в длину, четыреста в ширину, выложен четырьмя сортами кирпича, с деревянными дверями, украшенными оловом. Выходили в него сорок комнат, каждую от зала отделял сетчатый занавес. Под потолком висели клетки из слоновой кости, черного дерева, сандала и мирта, а в них распевали разные птицы: фазаны и горлицы, соловьи, вяхири и дрозды. Весь зал был разубран златотканой парчой и атласом, повсюду стояли разнаряженные слуги и хаджибы, военачальники сидели на золотых и серебряных табуретах, а напротив длинной суфы был установлен тахт, застланный золотой парчой, с четырьмя подушками, а на подушках – никого. Удивился Хордаспшиду. По правую руку стояли два золотых табурета, на одном из них проклятый Мехран-везир восседал. А Самак все впереди идет, дорогу расчищает, пока хаджибы не подоспели. Около шахского трона золотой табурет установлен был, на нем две подушки положены. Усадили на него Хордаспшиду, а Самак за спиной его стал, на меч свой оперся. Хордаспшиду считал, что он из числа шахских слуг, а шахским слугам казалось, что он слуга посла. А Самак знай стоит, вокруг поглядывает. Озадачился Хордаспшиду: где же шах? Почему его нет? Пока он ломал над этим голову, занавес против него поднялся, показалось человек сто красивых невольников, все разодеты в шелка, с золотыми поясами, в вышитых шапочках, а в окружении их Армен-шах выступает. Подошел он ближе, остановился, воссел на свой трон, вельможи государства у подножия трона встали, поклоны бить стали как положено.
А Сорхвард и Сабер тоже пробрались туда и наблюдали все это, говоря один другому: «Удивительный человек этот Самак! До чего же он смелый: стоит себе спокойно прямо перед носом у Мехран-везира, а тому и невдомек! Где еще найдешь такого храбреца?!»
Пока они так рассуждали, Армен-шах велел шербет подавать. Подбежали кравчие с золотыми и серебряными подносами, на подносах – чаши драгоценные а также сласти разные. Крышки открыли, пробу сняли и Армен-шаху подали. Отведал шах. Тем временем кравчий поднес питье Хордаспшиду. А Самак из-за плеча его говорит:
– Что ты за невежа? Почему пробы не снял? Разве не знаешь, что полагается сначала пробовать напитки?
Кравчий снял пробу. Самак взял у него из рук чашу и поставил перед Хордаспшиду. Тот глянул на Самака краем глаза, а Самак нагнулся, будто для того, чтобы питья взять, и говорит:
– Я слуга Хоршид-шаха, как только время улучу, все тебе расскажу.
Покончили они с шербетом, вышли стольники, столы накрыли. Потом другие слуги кувшины и тазы принесли для мытья рук. Дворецкие стали пир с вином налаживать, а Самак Хордаспшиду знаком показывает: дескать, не пей вина, письмо подавай.
Поднес виночерпий вина Хордаспшиду, а тот встал, поклонился и сказал:
– О шах, у нас, когда с посольством прибываешь, не положено вина пить, пока свою грамоту шаху не вручишь и ответа не получишь.
Армен-шах говорит:
– Ну, так давай сюда свою грамоту, а если тебе поручено на словах чего передать – говори.
Хордаспшиду поклонился, сунул руку за пазуху и достал кусок белого шелка, развернул его, извлек письмо, поцеловал, приложил ко лбу и к глазам и на край тахта поместил, а сам почтительно встал у подножия.
Армен-шах говорит:
– Садись!
– Нет, не подобает мне сидеть, когда письмо нашего шаха читают, – отвечает Хордаспшиду.
Тогда Армен-шах взял письмо и передал его Шахран-везиру. Везир развернул шелк, достал грамоту, распечатал, прочел и доложил Армен-шаху, о чем там говорится, о чем речь идет. Шах все внимательно выслушал и от многочисленных угроз расстроился, опечалился, стал думать и гадать, как быть. Вертит в руках письмо и приговаривает: «Если Махпари отдать – сынок разобидится, боюсь, как бы не помер от огорчения, а если не отдавать – сражаться с ними придется, да силы нет…»
Так он размышлял, а Газаль-малек из-за его плеча руку протянул, схватил письмо, на клочки разорвал да бросил! Говорит:
– Отец, чего ты огорчаешься? Да разве они такие смелые, а мы трусы такие, чтобы им подчиниться, отдать им Махпари?
Тут он к Хордаспшиду повернулся.
– О богатырь, – говорит ему, – да разве не осталось доблестных мужей в Чине и в Мачине, в княжестве Демавенд, что кто-то будет приезжать из Халеба и увозить наших девушек? Возвращайся и скажи своему шаху, что мы завладели дочерью шаха Фагфура благодаря мужеству и благородству, пусть попробует отобрать ее силой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106