Наконец мы с этим справились и я принялась споро таскать салаты из кухни в гостиную.— А вы были в Европе? — светски проблеял Николяша, когда я пробегала мимо него с селедкой под шубой. — Что — то вы про порядки в Европе упоминали.— Я бы не стала утверждать, что всю Европу прошла, — я поставила селедку на стол и почесала за ухом. — В Германию и Швейцарию меня не пустили — на таможне анашу заначенную нашли. А так — в Швеции была, шведы очень нетемпераментные, жуть, хуже только латыши и финны, во Франции винишко пила с клошарами под мостом, мило там, в Дании мне правда совсем не понравилось — за курево там несусветные деньги дерут. Зато в Амстердаме три раза была — там наркотики и гомосексуализм узаконены. Класс!— Маняша! — тонко вскрикнула мать.— А что это за молодой человек вас привез? — слегка кашлянув, осведомилась Анна Константиновна.— А вы его что, не знаете? — вытаращила я глаза.Матери переглянулись и синхронно покачали головами :— Нет.— Так это ж Ворон, крутой товарищ, — закатила я глаза. — Я только знаю про шесть человек, которых он пришил, а так наверняка больше.— Ты шутишь? — нервно спросила мать.Я уселась за стол, неинтеллигентно ковырнула ложкой салат прямо из салатницы, и помотала головой.— Но почему же он не в тюрьме? — с ужасом спросила Анна Константиновна.— Вы его джип видели? — спросила я, прожевав салат.Матери опять синхронно кивнули.— Девяносто девять тысяч долларов, самолет, а не машина! И он не последние деньги за нее отдал, кто ж его посадит? — рассудительно сказала я. — Салатик — прелесть, кстати. Мама, тебе положить?— Да я чего — то не хочу, — проблеяла она, хватаясь за сердце.— А вы, Николяша?— Да я бы чаю попил, — замялся он.— Заварка и чайник на кухне, — проинформировала я.Мать, с ужасом на все глядевшая, наконец собралась с духом.— Эээ, Николяша, а не могли бы вы почитать нам свои стихи?— Конечно, — он поднялся из—за стола с готовностью, свидетельствующей о сонме поклонниц и отсутствию критики. Поэты — они обычно застенчивы, пугливы и одна — единственная нелестная фраза может заставить навеки бросить стихоплетство. Может и правда чего путнее пишет?Николяша встал в центр комнаты, сложил руки на впалом животике и начал с пафосом декламировать.
— Когда весной зеленеет трава, Ей внемлет душа моя. Когда вижу набухшие почки Рождаются дивные строчки.
Я аж салатом подавилась, слушая это. Отложив ложку, я стала ждать продолжения.— Это было мое последнее стихотворение, «О влиянии весны на мое творчество » называется, — застенчиво поведал Николяша.Я перевела взгляд на начинающие желтеть деревья за окном и поняла — может, в мае месяце Николяша и правда чего путнее пишет, но вот по августам ему точно творческий отпуск надо брать.— Какие чудесные эпитеты, — вдруг растроганно произнесла мать. Я внимательно посмотрела на нее — шутит, что ли. Нет, мать, воспитавшая меня на Ахматовой и Пушкине с восторгом смотрела на исключительно — весенне-одаренного Николяшу. Потом она перевела значительный взгляд на меня и я с пронзительной ясностью поняла — она просто хочет меня выдать замуж. Как можно скорее, и все исключительно из добрых побуждений — порядочная девушка в двадцать восемь лет должна варить борщи и вынашивать младенцев.— Спасибо, — с видом утомленного славой маэстро небрежно ответил Николяша и уселся обратно за стол.— Попробуйте, Николяша, тортика, любимый Маняшин тортик, как знать, может и вам понравится, — прощебетала мать.Я быстренько доскребла селедку под шубой, стараясь не думать о том, сколько тут вбухано жуткого холестеринового майонеза, отодвинула пустую салатницу и громогласно велела:— Мать, мне тоже тортика!Мать положила по кусочку Николяше, себе и Анне Константиновне, и, подчерпнув лопаточкой кусочек с жуткой маргариновой розочкой на блюдце, пододвинула его ко мне.— Мать, ну что ты как по карточкам хавчик выдаешь, не сорок первый год, — укоризненно сказала я и махом уставила блюдечко узкими треугольниками нарезанного торта. На автомате подсчитав, мозг выдал — четыре кусочка по сто двадцать грамм и каждый на 734 калории, преобладающее содержание жиров, потом идут углеводы, никаких клетчаток и витаминов. Конец моей фигуре.Мать позеленела и затравлено посмотрела на гостей — она всегда считала проявления аппетита вещью неинтеллигентной и шокирующей. Гости, к сожалению, сделали вид что все в порядке.— Ты ж знаешь что меня легче убить, чем прокормить, — спокойно заметила я и принялась за торт.— А где вы работаете? — наконец собралась с мыслями Анна Константиновна.— Да лохов развожу, — невнятно буркнула я с полным ртом.— Простите — что разводите? — переспросила она.Я прожевала и пояснила :— Лохов. Типа знахарка я. Придет ко мне человек, я перед ним картами потрясу, бубном побренчу, наобещаю скорую печаль и нежданное счастье, а дурачки верят и бабки отстегивают. Тем и живу.— Каким бубном побренчите? — судя по всему тетка находилась в шоковом состоянии.— Обыкновенным, игрушечным, расцветочка у него такая приятненькая — малиновый с зеленым, — флегматично ответила я, запихивая в себя последний кусочек торта. Диатез мне обеспечен.— Постойте, Маня, но ведь это незаконно! — возмутилась она.— Да с чего? — удивилась я. — Статьи нет, а значит законно! В любом разе, кто недоволен, тому лучше не жаловаться — видали, с кем я приехала? То — то же!Анна Константиновна беспомощно дышала, словно выброшенная на берег рыба. Видимо, не находила слов для достойного ответа.— Пойду в подъезд, покурю, — небрежно бросила я, подхватила блюдо с жареными окорочками и была такова.По моим замыслам, трехминутного таймаута им хватит, чтобы Анна Константиновна с Николяшей интеллигентно раскланялись с моей матерью и сбежали под шумок от такой невесты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80