— Мы не пришли к соглашению.
— Боюсь, мы приблизились к нему настолько, насколько это возможно. — Она стояла, высоко подняв голову и стиснув руки, и упорно не отводила взгляда от его желто-карих глаз.
— Не думаю. — В его голосе слышалась угроза. — Уверен, что могу кое-что сделать, что убедит вас изменить решение.
Из глубины дома послышались звуки, кто-то с шумом приближался. На мгновение Сирен решила, что это Марта так дает знать о своем, приходе, чтобы не помещать, когда внесет заказанное вино. Потом она услышала голос Гастона и с облегчением повернулась к двери из столовой, откуда он доносился.
Это были Гастон и Арман. Один держал поднос с бутылкой шерри и звякавшими бокалами, другой — хрустальную вазу с пирожными и конфетами и набор маленьких тарелочек. Они толкали друг друга, смеялись и поругивались. Благополучно донеся свои подносы до стола возле Сирен, они начали накрывать, старательно демонстрируя, сколь они в этом искусны. Гастон наполнил бокал и повернулся к Туше.
— Вина, мсье?
Появление молодых людей не было случайным. По выражению бессильной ярости на лице Туше было ясно, что он понял это так же, как Сирен. Он сделал короткий поклон в сторону Гастона, не отводя взгляда от ее лица.
— Благодарю вас, нет, я не могу задерживаться. Я передам ваш ответ, мадемуазель, заинтересованной особе. Быть может, нам придется еще обсудить его.
— Что касается меня, могу заверить вас, что это ничего не изменит.
— Посмотрим, — сказал он и круто повернулся.
Арман быстро подхватил плащ, треуголку и трость, которые лежали на приставном столике, и пошел открыть дверь. Туше вырвал свои вещи из рук молодого человека и торжественно вышел из комнаты. Какое-то время его шаги слышались на лестнице, потом их заглушил шум проливного дождя.
Сирен вздохнула с облегчением и повернулась к молодым людям. Она спросила немного резковато:
— Может, вы объясните мне теперь, что вы тут делаете оба?
Гастон и Арман подслушали достаточно, чтобы сообразить, что произошло, но им хотелось узнать подробности. Сирен рассказала о них просто и открыто, насколько можно, подтвердив, что испытала глубочайшее облегчение, увидев их. Арман заметил Туше, когда выходил от Сирен немного раньше. Сначала он подумал, что тот просто укрывается от дождя, но потом, оглянувшись, увидел, как тот бросился к дому. Он не мог решить, что ему следует делать, пока не заметил Гастона, который шел к Сирен. Арман перехватил его и рассказал про посетителя. Они вместе решили, что, пожалуй, лучше дать Туше высказать, о чем бы ни шла речь, а потом явиться. Марта, увидев слоняющихся под дождем молодых людей, сначала приняла их за подозрительные личности, а когда узнала, то почти втащила на кухню. Теперь подслушать оказалось легко, и был предлог прервать разговор, когда это потребуется.
И Арман, и Гастон были в ярости от того, что они упорно называли попыткой оскорбить ее, хотя не могли прийти к согласию насчет того, что в связи с этим нужно делать. Арман считал, что Туше следует вызвать на дуэль, а Гастон, по-видимому, думал, что лучше было бы все уладить между Рене и губернатором. Споря по этому поводу, они незаметно уничтожили тарелку пирожных и выпили почти всю бутылку вина, но не достигли согласия. К тому времени, когда они наконец ушли со множеством заверений о своей помощи и поддержке, у Сирен вовсю разболелась голова.
Она дошла до дверей вместе с Арманом и Гастоном. На улице сыпал косой дождь, покрывая рябью серые озера луж на улицах, падая с карнизов ровными серебристыми струями. Сирен вернулась в дом за оставленной на диванчике шалью, закуталась в нее и снова вышла на веранду.
В ровном шуме дождя было что-то успокаивающее. Прогуливаясь по веранде, она почувствовала, как стихает головная боль и начинает ослабевать напряжение в затылке и шее. С карниза ей в лицо брызгало прохладной влагой. Улица была пустынна. По обеим ее сторонам сгрудились мокрые дома с плотно закрытыми ставнями и дверями, из каминных труб. поднимались небольшие клубы дыма. Она улавливала слабые запахи пекущегося хлеба, жареного лука и морских моллюсков, смешанные с резким запахом дыма. Она прислонилась спиной к стене дома и глубоко дышала, глядя на бесконечный дождь.
Странно, что Рене и мадам Водрей оба выбрали сегодняшний день, чтобы предложить ей уехать в Париж. Конечно, их предложения сильно отличались, но она не могла уйти от вопроса, было ли это простым совпадением. Она не могла представить себе, чтобы Рене обсуждал с женой губернатора свои отношения с ней и рассказывал, когда и как он сделал свое предложение. И все-таки казалось, что он способен на все.
Она ни за что не уедет. Она не сознавала, насколько привязалась к этой новой земле, до тех пор, пока двое людей не попытались убедить покинуть ее. Она любила ее пышную растительность, размах и величие ее рек и лесов, резкие перемены погоды, даже ее дождь. Она считала, что Бретоны ограничивают ее свободу передвижения, но это было ничто по сравнению с теми ограничениями, с какими ей пришлось бы столкнуться во Франции, где стали бы внимательно следить за каждым ее жестом и каждым произнесенным ею словом; где от женщин требовалось знать свое место, которым являлись кухня и спальня, и, возможно, раз в неделю — гостиная. Невыносимо. Даже если бы здесь не было Бретонов. Как она скучала по ним, по спокойному Пьеру и неугомонному Жану. Она молилась о том, чтобы они были целы и невредимы и удачливы в торговле, как им хотелось. Она надеялась, что, беспокоясь за нее, они не позабудут о себе и своих делах.
Что бы они подумали о Рене, если бы узнали о фальшивых купюрах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117