"Ах, подруженька, какой сложный стежок, какой дивный
рисунок", с подруженьки последовательно слетали шляпка, туфельки, ву-
алька, платье, корсет...
Муха остался в одних штанах. Спереди их оттопыривала огромная
толстая морковка; заговорщицки переглянувшись, мы загородились натяну-
той на пяльцы простыней и от "мужа", и от публики.
Эту сцену можно играть до бесконечности.
Упершись друг в друга лбами, мы с Мухой стонали и вопили, хрипло
дышали и выписывали бедрами кренделя; я то и дело выставляла из-за пяль-
цев голую по колено ногу, а Муха ритмично продавливал натянутую ткань
своим тощим задом. Мы изображали страсть, как могли; черные глаза Мухи
горели все жарче, на верхней губе его выступал капельками пот, я подоз-
реваю, что в тот момент он имел бы успех и без морковки...
А Флобастер тем временем говорил монолог, и в голосе его звенело
такое искреннее, такое неподдельное самодовольство, что публика вали-
лась с ног от утробного хохота.
- О нравы! - декламировал Флобастер, воздевая руки. -
О нравы! О распутство! О беда!
Тлетворное влияние повсюду...
Пускай цепной собакою я буду,
Но наглый взор распутства никогда
Супруги благодатной не коснется...
Позади него тихонько раздвинулась шторка; невидимый публике Бариан
засел у "мужа" за спиной - и, к удивлению зрителя, над макушкой Флобас-
тера показались сперва острые кончики, потом первая развилочка - и на-
конец огромные ветвистые рога!
Толпа грянула хохотом, едва не надрывая животы. Рога росли все вы-
ше и выше, пока на закрепились, наконец, особым образом у Флобастера на
затылке. Бариан ускользнул за шторку.
Флобастер поднял палец:
- А не пойти ли к милой, не взглянуть ли
Как в обществе достойнейшей подруги
Моя супруга гладью вышивает;
Так голубь белоснежный пребывает
В объятьях целомудрия. Пичуга
Невинна, как пушистый нежный кролик...
Этим "кроликом" он совершенно доконал публику.
- Пойди! - заорал кто-то из толпы. - Пойди погляди, ты, простофи-
ля, на своего кролика!!
Флобастер скептически поджал губы и показал на свои счета:
- Труды... Труды не позволяют мне отвлечься на минуту...
Лицо его под ветвистой короной было преисполнено такого достоинс-
тва, такого трогательного серьеза, что даже я, которая видела все это
двести раз, не удержалась и прыснула. Нет, Флобастер, конечно, самодур,
тиран и скупердяй - но он великий актер. Просто великий, и за это ему
можно простить все, что угодно...
Фарс подходил к концу - в дырочку натянутой на пяльцы ткани я пой-
мала наконец своего Господина Блондина.
Небо, он не хохотал. Он ржал, как племенной жеребец. Лицо его по-
теряло аристократическую бледность, сделавшись красным, как помидор. Он
хохотал, глядя на Флобастера и его рога; и как же мне захотелось выско-
чить вперед и закричать на всю площадь: я, я придумала этот трюк! Вы
все смеетесь, а я придумала, я, я, я!!
Конечно, я никуда не выскочила. Муха выполз из-за пяльцев на четве-
реньках, в перекошенном корсете, в едва застегнутом платье; "муж" оза-
даченно предположил, что мы вышивали, не покладая рук. Толпа рукоплес-
кала.
Мы раскланивались три раза подряд. Приседая в совершенно неумест-
ном здесь реверансе, я в панике шарила глазами по толпе: потеряла, по-
теряла!!
Через минуту он обнаружился под самым помостом. Меня будто ошпари-
ли кипятком; и Флобастер и Муха давно скрылись за кулисами - я раскла-
нивалась, как заводная кукла, пока мой Господин Блондин не поманил меня
пальцем.
В кулак ко мне непостижимым образом попала теплая золотая монетка.
Его совершенные губы двигались, он обращался ко мне - ко мне! - а я не
слышала слов.
Чудесное мгновенье длилось до тех самых пор, пока безжалостная ру-
ка Флобастера на уволокла меня за подол.
...Я носилась с золотой монеткой целых полдня; решено было, что
она станет мне талисманом на всю жизнь. Однако уже назавтра здравый
смысл взял верх над романтическим порывом, и талисман обратился сначала
в горстку серебряных монеток, а потом уже в шляпку с бантом, платье на
шнуровке и праздничную трапезу для всей честной компании.

* * *

Тяжелый обеденный стол, окруженный стайкой испуганных стульев, за-
бился в угол и оттуда наблюдал за поединком.
Луар нападал, стелился в длинных выпадах, всей азартной душой
устремляясь вслед за кончиком затупленной шпаги. Его противник почти не
сходил с места - Луар налетал на него с разных сторон, как вороненок на
каменную башню.
Привлеченная шумом, в дверь опасливо заглянула кухарка; при виде
ее Луаров противник воодушевился и, продолжая парировать и уклоняться,
осведомился о завтраке. Кухарка опасливо закивала, пробормотала нес-
колько аппетитных названий и ускользнула прочь.
- Ноги, ноги, ноги! - кричал Луаров противник, обращаясь на этот
раз к Луару. - Не двигаешься, ну!
Луар утроил темп. Горячий пот стекал ему за шиворот.
Противник отступил на шаг и опустил шпагу:
- Передохнем.
- Я не устал! - оскорбился задыхающийся Луар.
- Все равно передохнем... Я передохну.
- Тебе не надо.
- Ах, так?!
Шпаги снова скрестились, на этот раз Луар оказался в обороне; рас-
секая воздух, на него надвигалась размазанная в движении сталь, и, от-
разив несколько ударов, он просто испугался - как пугался в детстве,
когда отец шел на него, изображая медведя. Он знал, что это папа, а не
медведь - и все равно верил в игру, видел перед собой лесного зверя и
кричал от страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20