С того дня, как я вернулся домой, она только и делает, что представляет мне девчонок, обвешанных ленточками и кружевами и с заученным восхищением принимающих каждое мое слово. Они выглядят все как рождественские елки — яркие, празднично убранные!
Эмма представила картину и улыбнулась.
— Такие вежливые, послушные и старательные девочки… — добавил Колин.
— А что еще мужчинам нужно? — резко перебила его Эмма.
— …нагоняют на меня невыносимую скуку, — закончил Колин.
— Просто вы их не знаете, — предположила Эмма, хотя в глубине души ей вовсе не хотелось разубеждать Колина.
— Знаю я их отлично, — ответил он. — И не их это вина, что они такие. У них еще не было времени научиться думать самостоятельно. А я не желаю выступать в роли наставника.
— А я-то тут при чем? — воскликнула Эмма.
— При том, — сказал Колин тоном, который заставил ее повернуться и посмотреть на него. — Тут есть и другая сторона дела — та, что касается невесты. Я не такой уж завидный жених.
Эмма хотела возразить, но он жестом заставил ее замолчать.
— Я восемь лет воевал, — помедлив, продолжал Колин (это было самое трудное, что ему предстояло сказать). — Кровавые образы войны все еще терзают меня, мешая жить… Мне кажется, что я уже никогда не буду прежним.
Эмма внимательно смотрела ему в лицо, ощущая смутную тревогу.
Колин хотел открыться ей до конца, но что-то в ее взгляде остановило его, и он заговорил о другом:
— Если раньше у меня хватало терпения выносить глупость или невежество, теперь у меня его просто нет. Я не терплю дураков… и дур. Я думаю, что вам это должно быть понятно. Мне даже кажется, что и вам случалось чувствовать то же самое.
Они встретились глазами. Да, — подумала Эмма, — не зря мне почудилась в них недосягаемая темная глубина.
— Мы оба много пережили, — продолжал Колин, — и поэтому должны понимать друг друга.
Теперь уже Эмма слушала его с полным вниманием.
— Я не хочу провести остаток дней с женщиной, которая без конца жалуется, что не понимает меня. Не хочу, чтобы от меня требовали веселья тогда, когда я не желаю смеяться.
Эмма почувствовала к нему товарищеское участие. Да, это ей понятно.
— Один среди смеющихся, — проговорила она.
Лицо Колина посветлело.
— Вот видите! Вы меня понимаете.
— Да.
Эмма словно увидела его в новом свете. Ободренный участием в ее глазах, Колин шагнул к ней и взял ее за руку.
— Когда мне было двадцать лет, я полагал, что когда-нибудь влюблюсь без памяти, и это чувство заставит меня жениться. Сейчас мне уже почти тридцать, и боюсь, что все мои чувства сгорели в огне сражений. — Он посмотрел Эмме в глаза. — Может быть, вам и это понятно?
Эмме стало трудно дышать.
— А в вас меня многое восхищает, — продолжал Колин. — Вы очень умны. У вас строгие понятия о порядочности. Мне кажется, что мы можем предложить друг другу товарищество. Может быть, на большее нам обоим сейчас и не приходится рассчитывать.
Эта мысль Эмму поразила. Она вгляделась в лицо Колина:
— Товарищество?
Он кивнул.
— Короче говоря, вы предлагаете мне сделку?
— Да. Вряд ли вам хочется вернуться к прежней жизни. А мне нужна жена, которую бы я не опасался удавить после недели совместной жизни. Мне кажется, что мы в этом смысле… подходим друг другу.
Эмма смотрела на него, широко раскрыв глаза. Но думала не о нищей и опасной жизни, которая ждала ее за границей, и даже не о роскоши, которая будет ее окружать, когда она станет баронессой Сент-Моур. Больше всего ее поразили слова Колина о тяготах войны и о том, что они оба познали страдания. Они породили отклик в самой глубине ее существа; что-то в ней отозвалось на его голос, его тон, на таящуюся в его глазах темноту. Ей никогда прежде не приходилось испытывать такой духовной близости с чужим человеком. Она даже не надеялась, что это может случиться. Ее охватило чувство, которому она не могла найти названия, но от которого в ней все затрепетало.
— Я… — начала она и не смогла продолжать.
— Не обрекайте меня на жизнь среди людей, которые не видели темноты, для которых всегда сияло солнце. И я тоже не хочу толкать вас на такую жизнь, — добавил он.
Сделка. Уговор между двумя людьми, которые понимают друг друга, уговор, который выгоден им обоим. Нет, это вовсе не необдуманный нелепый шаг, продиктованный упрямством и обреченный на катастрофу. Это совсем не похоже на глупый поступок юной девушки, вообразившей, что нашла настоящую любовь. Здесь ей ничего не грозит. Здесь все основано на разумных соображениях. И это обещает не так уж мало. Товарищество, — подумала Эмма. — Какое приятное слово.
— Нет.
— Нет? — переспросил он.
— Нет, я не могу обречь вас на такую жизнь, — сказала Эмма, зная, что говорит правду, хотя, возможно, делает серьезную ошибку.
Подглядывавшая в щелку Арабелла Таррант чуть не взвизгнула, но вовремя прикрыла рот рукой. Замечательно! Кажется, эта пара пришла к какому-то соглашению, хотя она не поняла и половины того, что они говорили друг другу. Барон Сент-Моур и Эмма будут благодарны за то, что она их свела, думала Арабелла, глядя, как Колин подает Эмме руку, а та вкладывает в нее свою, словно закрепляя уговор рукопожатием. Они будут ей очень благодарны, в этом нет никакого сомнения.
И вдруг леди Арабеллу пронзила зависть. У Эммы будет все. Как это несправедливо! В ее собственной жизни не было места справедливости.
Но может быть, мне тоже, наконец, повезет, — подумала она и на цыпочках отошла от двери.
— Мне надо только задать вам один деликатный вопрос, — тем временем говорил Колин.
Услышав перемену в его тоне, Эмма насторожилась.
— Мой титул требует, чтобы я имел наследника, — ровным голосом сказал Колин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105