Она колебалась, рассказать Колину о встрече с ней или нет, и, в конце концов, решила этого не делать.
— Я как раз собираюсь их выбросить, — сказала она.
— Что-нибудь случилось? — спросил Колин.
— Нет, ничего, — поспешно сказала Эмма. — Не буду мешать тебе работать.
Она бросила взгляд на кипу бумаг, лежавшую перед Колином на столе.
— Это я привез из Треваллана, — сказал он в ответ на ее взгляд. — Я решил последовать твоему примеру и привести поместье в порядок. Я им слишком давно не занимался.
— А что ты собираешься там делать? — с любопытством спросила Эмма.
Колин вытащил из кипы бумаг план.
— Управляющий советует снести вот эти коттеджи и построить новые. У этих плохие фундаменты.
Эмма вгляделась в план.
— Если ты собираешься строить коттеджи заново, лучше сделать это в другом месте — вот в этой лощине. Там не так дует ветер, и в домах будет теплее. И цветы в садиках будут лучше расти. В лощине очень пышная растительность.
— Отличная мысль, — сказал Колин и сделал пометку на плане. — Я вижу, ты будешь мне помощницей в делах. Напомни мне, потом дать тебе все эти документы. Прочитаешь и скажешь мне свое мнение.
Он немного ее поддразнивал, но действительно собирался так сделать. Эмма видела, что Колин и в самом деле уважает ее суждения. Это вызвало у нее удивление и гордость. Эмма не привыкла к тому, чтобы к ее мнению прислушивались. Уж наверняка эта семнадцатилетняя девчонка не способна сказать что-нибудь такое, что заинтересовало бы Колина!
— Когда нас сегодня ждут у Каролины? — спросил Колин.
— В семь.
— Как ты думаешь, этот их сорванец уже будет спать?
— Нехорошо так плохо отзываться о племяннике.
— Ты его еще плохо знаешь. Подожди, пока он выльет тебе на платье молоко или капнет медом тебе на прическу.
— Он и правда?..
— Размазал клубничное варенье по моему парадному камзолу. Реддингс кипел от негодования.
Эмма засмеялась:
— С годами, наверное, поумнеет.
— Думаешь?
— Мы же все с годами умнеем.
— Уж не хочешь ли ты сказать, дорогая Эмма, что ты тоже была сорванцом в детстве?
— Говорят, что я бросила карманные часы отца в банку с медом, — призналась она.
Колин засмеялся:
— Возмутительно!
— Ну а ты, конечно, был пай-мальчиком? И все матери ставили тебя в пример своим детям.
Колин криво усмехнулся:
— Была там история с хорьками.
— Ага! Опять с хорьками! Вечно всплывают эти зверьки. А что это была за история?
— В Треваллане мне разрешали держать хорьков. Но в дом их заносить запрещали.
— Что ж, разумный запрет, — сказала Эмма.
Колин улыбнулся:
— Но как-то ударил мороз, а у самки только что родились малыши. Я боялся, что они умрут от холода.
— И принес их в дом?
— В плотно закрытом ящике. Все было хорошо, пока…
— Пока что?
Колин пожал плечами:
— Пока они не подросли. Самый шустрый из них прогрыз дырку в ящике, и все хорьчата решили, что бегать по стенам гораздо интереснее, чем сидеть в тесном ящике. Однажды утром мама, сев за стол, увидела на своей тарелке маленького хорька.
Эмма расхохоталась.
— Он, наверное, хотел жареного хлеба, — продолжал Колин. — Я их кормил объедками со стола.
— И что же сделала баронесса?
— Что она могла сделать? Дико закричала, опрокинула стул и чайник. Заставила слуг перевернуть дом вверх дном в поисках бедных животных.
— Я ее могу понять.
— К тому времени я уже отловил трех. Еще день-два — и все были бы в клетке.
— Чем ты их подманивал — жареным хлебом? — хихикнула Эмма.
— Они его очень любили, — серьезным тоном сказал Колин, но в глазах у него прятался смех. — Может, Никки и впрямь еще исправится, — признал он, — если Каролина перестанет его баловать.
— Когда у него появится братишка или сестренка… — Эмма остановилась на полуслове, увидев изумление на лице Колина. — Неужели Каролина тебе не сказала? Я и не подозревала, что ты не знаешь.
— Не сказала. Я рад, что вы подружились.
— Она ко мне очень хорошо относится.
— Каролина всегда была славной девчонкой.
— А хорьков она любила?
— Обожала.
Часы на каминной полке пробили три часа.
— Ой, мне надо идти! — воскликнула Эмма. — У меня назначена примерка.
— Твоя протеже находит время шить и для тебя?
Эмма улыбнулась. С тех пор, как она стала появляться в обществе, и светские дамы увидели ее туалеты, на Софи посыпались заказы. Однажды ночью Эмма рассказала Колину про успех француженки.
— Она всегда в моем распоряжении.
— Ну, посмотрим, что у нее на этот раз получится, — сказал Колин вслед Эмме.
Когда его жена вышла, Колин не сразу взялся за бумаги, но некоторое время сидел, откинувшись в кресле. Аромат ее духов еще витал в воздухе. Колин все еще улыбался, вспоминая их веселый разговор.
Он подумал, что в Лондоне реже видит жену, чем в Треваллане. В этом нет ничего удивительного — Эмме, видимо, нравятся светские развлечения. И она с удовольствием доказывает светским сплетникам, что вполне достойна быть баронессой. В ней есть достоинство, изысканность, непринужденность — в общем, все, чего только можно хотеть от жены. И глупо с ностальгией вспоминать ту, другую Эмму — разлохмаченную, промокшую до нитки, цепляющуюся за остатки расползшейся амазонки.
Колин тряхнул головой. Он прекрасно организовал свою жизнь. И должен быть совершенно доволен. Да он и в самом деле совершенно доволен. И хватит об этом. Он решительно наклонился к бумагам.
Когда Эмма вышла в холл, чтобы ехать к Софи, к ней подошел Клинтон.
— Вас дожидается… некий человек, миледи, — сказал он с явным неодобрением в голосе.
— Кто еще? — спросила Эмма, натягивая перчатки, — Я опаздываю на примерку и никого не могу принять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105