И те и другие продавали советские генеральские шинели и отбитые молотком осколки Берлинской стены. Кое-кто торговал пивом. Чем-либо дельным не торговал никто.
Среди рядов бродило много русских. Это раздражало.
Мне хотелось купить кассет с модной музыкой… кроме того, хотелось попить пива… но денег, которые мне с утра выдавала Детка, хватало только на что-нибудь одно.
То, что кассеты и пиво стоили почти одинаково, раздражало даже больше, чем толпы идиотов-соотечественников. На родине кассеты с U2 или Frankie Goes To Hollywood стоили столько же, сколько два ящика пива. Здесь – столько же, сколько маленькая банка.
Мне хотелось купить музыки… но пива хотелось все-таки больше… последние дни мне хотелось только пива и Детки… она перестала делать со мной секс, и я тут же начал нуждаться в ее бесконечных ногах… в ее тевтонских воплях… а вчера она прямо при мне выдавливала себе прыщ и сказала, что прыщи – это плохо… что, наверное, она снова начнет спать с Арнольдом, с которым спала до того, как связалась со мной, идиотом… так что купил я всетаки пива.
Именно в эту минуту поляки начали разбегаться. Я никогда не видел, чтобы люди разбегались вот так: поляки топтали друг друга, теряли ушанки и с разбега прыгали через высоченный строительный забор.
– What happens?
– Skins! Skinheads’re coming!
Из-за поворота дороги выплывала толпа… увидев, насколько она огромная, я напрягся… но быстро успокоился: это были не скинхеды, это были панки. Девушки с зелеными волосами. Молодые люди, сбежавшие со съемок кино про Мэд Макса.
Панков я совсем не боялся. Здесь, в Берлине, я и сам был панк.
Толпа не просто двигалась в сторону Восточного Берлина. По дороге все орали в мегафоны, раздавали листовки, били в рожу тем, кто не там стоял, и кокетничали с дамами.
Девица с цепочкой, висящей через всю щеку от уха до ноздри, что-то громко крикнула мне и рассмеялась, а я пожал плечами: не понимаю. Она перешла на английский, спросила, откуда я?
Детка предупредила, чтобы, гуляя по ее объединяющейся стране, я не вздумал признаваться, будто приехал из СССР: побьют. На всякий случай я заготовил легенду, будто являюсь ирландцем.
Очень удобно: с одной стороны, отпадают вопросы, почему по-английски я разговариваю с акцентом (потому что я не англичанин, а ирландец). А с другой – кто сможет меня проверить? Какой нормальный человек знает, что там в Ирландии творится, кто у них премьерминистр и как называется главная площадь Дублина?
Возможно, эти милые парни начали бы меня бить… я понятия не имел, что написано на их транспарантах… не знал, может быть, демонстрация проходила под лозунгами «Хороший русский – мертвый русский!»… я все равно сказал им, что я из СССР. Девица задрала брови, спросила, как меня сюда занесло, и приобняла за брючный ремень.
Полисмены в шлемах со стеклянными забралами появились быстро. Они сдвинули щиты и оттерли панков в западный сектор. За спинами полисменов виднелись пожарные машины. Подъехавшие телевизионщики снимали происходящее с крыши своего автобуса.
Покричав еще немного, панки начали расходиться. Девица с цепочкой угощала меня пивом и что-то быстро говорила. Ее английский был гораздо лучше моего. Кроме того, перед этим я сутки не ел… мюсли достали, а больше Детка мне ничего не давала… и от пива кружилась голова… а новая знакомая сказала, что мы с ней обязательно должны съездить в Кройцберг… это такой район.
К одиннадцати вечера я потерял и девицу, и представление о том, где нахожусь. В кармане плаща у меня еще с ленинградских времен валялась ирландская монетка. Желтая, здоровенная, похожая на юбилейный рубль монета с нарисованным музыкальным инструментом лирой и двумя буквами: 5Р.
Это был мой амулет: то, что можно сжать в руке, когда не знаешь, какой выбор является правильным. Буквы означали «пять пенни». Однако если вы не в курсе, то «фунт стерлингов» по-английски тоже начинается с буквы «пи»: «паунд». В этом и состояла суть того фокуса, который я весь вечер демонстрировал желающим.
Я заходил в бар и говорил: «Пиво!» Бармен наливал мне пиво, объявлял цену, а я пригублял из бокала и вместо того, чтобы заплатить, рассказывал каждый раз одну и ту же историю:
– Короче, слушай меня, мужик. Я – ирландец, врубаешься?
– И?
– Я приехал из Ирландии и сейчас не могу в вашем сраном городе поменять ирландские деньги, врубаешься?
– И?
– Вот тебе монетка в пять фунтов. Это много денег. Этого хватит заплатить за четыре пива, врубаешься?
Бармены с тупыми лицами разглядывали мою монетку, а потом говорили, чтобы, допив, я забирал свои монетки и покинул их заведение.
Вряд ли они до конца понимали всю историю. Еще маловероятнее, чтобы они в нее верили. Но это было не важно. Важно то, что я сам в нее верил.
Сколько кройцбергских пивнушек я обошел в тот вечер – не помню. Я действительно практически не ел все предыдущие дни, зато пил много… один раз в баре хлопнул не пива, а double vodka… и вроде бы бил кого-то по лицу… какого-то вроде бы пожилого человека… но это – все, о подробностях меня не спрашивайте.
11
Детка говорила, что в квартиру меня принесли. Мне и до сих пор лень думать о том, кто бы это мог быть. О том, что в прихожей меня вырвало прямо на ковер, я догадывался и безо всяких ее рассказов.
Она попросила меня вернуться домой. В смысле – в СССР. Утром, пока я спал, она, дождавшись, пока откроется «аэрофлотовский» офис, сходила, поменяла мне билеты. Потом я проснулся, она отдала билеты мне, и мы сели завтракать. Я выпил кофе, ушел в уборную и там меня опять долго рвало.
Самолет улетал вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52