Мы с равным успехом могли сейчас углубляться в недра под Берлином или подниматься прямиком в кабинет шефа восточногерманской полиции. Прошло значительно больше времени, чем вам хотелось бы пробыть под землей без малейшего представления о том, где же вы все-таки находитесь, прежде чем я заметил впереди слабый отсвет. Мгновением позже его увидела и Пэтти.— Ой, Чет, смотри! — воскликнула она.— Успокойся, — прошептал я. — Мы можем сейчас быть и в Восточном Берлине, и в Западном, и вообще, где угодно.Свет усиливался. Мы двинулись быстрее, и перешли на бег. У психоаналитиков это называется градиентом цели. И, наконец, мы увидели дневной свет. * * * Это было похоже на котлован. Команда плотных женщин в рабочих халатах и косынках рыли землю с таким видом, будто и родились, и сосали материнскую грудь с лопатами в руках. Рядом, разинув зубастый ковш, стоял экскаватор, но его кабина была пуста. Где-то неподалеку, поднимая кирпичную пыль, ухала и лязгала невидимая мощная машина. В стене котлована имелось узкое отверстие, в котором сейчас и находились мы с Пэтти.Женщина в халате, с закатанными рукавами, и коричневым, словно вырезанным из крепкого орехового дерева, лицом посмотрела на нас в упор и смахнула с бровей пот голой по локоть рукой. Я выбрался на дневной свет. Он был серым, но мне показался ослепительно ярким. Взяв Пэтти за руку, я двинулся прямо на пялившуюся на нас женщину. Сборище женщин с лопатами могло означать только Восточный Берлин, но эта толпа вовсе не означала чертову уйму интеллекта. Я улыбнулся женщине. Пэтти тоже изобразила вымученную улыбку. Та смотрела на нас с неприкрытой враждебностью и явно что-то обдумывала.Одна за другой женщины прекращали копать и оборачивались в нашу сторону. Мы приблизились и прошли сквозь них. Женщины образовали позади нас сомкнутую шеренгу, держа лопаты, словно оружие. Мы поднялись по настилу к тротуару. Ограждения не было. Редкие прохожие с любопытством оглядывались то на нас, то на женщин. Одна из них что-то крикнула, и они полезли вверх по деревянному настилу.— Быстрее, — бросил я Пэтти одним уголком рта. — Но не беги.И добавил:— Пока не побегу я.Я оглянулся. Две из них уже выбрались на тротуар. Вид у них был рассерженный. Они продолжали держать в руках лопаты, тупо уставившись на них и словно не понимая, что все-таки они этими лопатами делали, и зачем он нужен, этот котлован. Мы с Пэтти уже достигли угла и сейчас были на пересечении с широкой улицей, лежавшей большей частью в руинах. В нескольких кварталах от нас виднелось длинное, серое, богато украшенное здание. Это была Унтер-ден-Линден.Мы свернули за угол и пошли быстрее. Так, не замедляя шага, мы дошли до Фридрих-штрассе. Утро было холодным и пасмурным, но на лице Пэтти выступили капельки пота. Заполнявшие Фридрихштрассе утренние прохожие глазели на нас, а, может, нам это только казалось.Наконец мы дошли до станции проложенной по эстакаде городской железной дороги. Над нашими головами прогрохотал поезд. Двое мужчин взбежали по лестнице с такой скоростью, будто от этого зависела их жизнь. Медленно и почти уже спокойно мы стали подниматься вслед за ними. С лестничной площадки я посмотрел вниз. На улице было несколько полных флегматичных женщин, но без лопат.— У тебя есть местные деньги? — спросила Пэтти.— Нет, — ответил я.— Эта дорога соединяет две части Берлина.— Проезд, наверное, и стоит-то несколько пфеннигов.— Наверное, — согласилась Пэтти.Люди выстраивались в очередь к со скрежетом пропускавшим их турникетам. Мимо прогрохотал еще один поезд. Мы с Пэтти подошли к ближайшему турникету, я выгреб из кармана мелочь и стал пробовать, проходят ли монеты в щель монетоприемника. Одна из них проскочила, и я отошел в сторону. Пэтти подошла к турникету и толкнула калитку, которая заскрипела, подалась, и Пэтти оказалась по ту сторону.Я отыскал еще одну такую же монетку, даже не посмотрев, какого она была достоинства. Турникет заглотил и ее. Пэтти взяла меня под руку, и мы пошли через перрон.Поезд подошел почти сразу, и мы сели в вагон. Свободных мест было много. Прямо перед закрытием дверей на перрон вышли два полицейских в форме зеленого цвета. Они подбежали к двери, но та уже закрылась. Один из полицейских нахмурился и что-то сказал напарнику. В ответ тот пожал плечами и улыбнулся. Я подумал, что машинист, наверное, жил в западной зоне.Поезд тронулся, быстро набирая скорость. Мы смотрели вниз на руины, случайную машину, толпы на тротуарах. Мимо проплыли Бранденбургские ворота. Развалин больше не было, но появилось множество новых зданий, улицы были запружены машинами и задыхались от их выхлопных газов. Поезд въехал на станцию "Западная зона", и угрюмые лица вокруг нас показались неожиданно приветливыми.Вот так просто все закончилось. Хотя, может быть, все было совсем не так просто и зависело от того, с какой точки зрения вы на это смотрели. Глава 19 О Гансе Беккерате я узнал меньше, чем через пять минут после нашего прилета в Мюнхен. Его фотография красовалась на первых страницах всех газет в аэропорту, однако я не знал, что это был Беккерат до того момента, пока Пэтти на минутку не отлучилась, чтобы припудрить свой носик. Я уселся на скамье в зале ожидания компании "Люфтганза" с оставленной кем-то мюнхенской "Тайме". Вместе со мной в зале была еще семья бюргеров из пяти человек, все в новеньких хлопающих lederhosen Кожаные штаны (нем.).

и с таким количеством багажа, что его едва ли не хватило бы, чтобы под завязку загрузить DC-3. С помещенной на первой странице большой фотографии на меня смотрело лицо мужчины, который неохотно, безрадостно, нерешительно и с самосожалением приближался к своему пятидесятилетию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63