Если бы рядом с Маргарет оказалась Валери, взгляд невольно потянулся бы к ней в поисках красоты и симметрии, а глядя на Маргарет, я невольно искал недостатки, и они затмевали все остальное.
Неловкость усиливалась, и уже надо было что-то предпринимать, чтобы как-то ее рассеять, и тут из мужской раздевалки вышел Брюс. Я сообщил ему о тонкостях размещения по комнатам. Похоже, новость его не слишком порадовала, но он молча кивнул, взял свою сумку и поднялся наверх.
Я еще не представлял, что скажу Аймерику, и только начал думать над этим, как он вдруг появился на лестнице и спустился ко мне. Я пожалел было о том, что придется вести неприятный разговор при Маргарет, но она вдруг как будто испарилась, и тут у меня возникла противоположная мысль: а не смогла ли бы она мне чем-нибудь помочь, если бы осталась. Верно она сказала насчет того, что всегда можно поторговаться.
Аймерик приветствовал меня суховатой усмешкой.
— Что, Биерис еще не спускалась? — осведомился он.
— Еще нет, — осторожно ответил я.
— Послушай, можно я переберусь к тебе? Тогда она пусть сама решает — позвать ли ей Брюса в гостевую комнату или превратить ее в женскую спальню. Пусть делает, как пожелает. Не хотелось бы вынуждать ее сообщать мне о своем выборе.
Находись мы в Нупето, я бы сказал, что у этого мужчины нет никакой гордости и что он под каблуком у donzelha. А тут я просто выпалил, не особо задумываясь:
— Que merce!
Аймерик изумленно посмотрел на меня.
— А ты на самом деле изменился.
— Да не очень. — И тут у меня вдруг мелькнула мысль, засевшая в голове с прошлой ночи. — Послушай, когда мы вернемся… не откажешься ли ты стать моим секундантом в поединке с Маркабру? Он написал мне невероятно оскорбительное письмо. Я, на его взгляд, просто-напросто погряз в каледонских делах. Ну, в общем, я подумал, что если мы успеем вернуться домой вовремя, то я могу потешить себя убийством принца-консорта.
— Договорились. Последние два письма, которые он прислал мне, тоже невыносимы. Вот только мне потеря дружеских отношений с ним ничем не грозит, поскольку по-настоящему близкими друзьями мы, по сути, никогда не были. И честно говоря, я никогда не понимал, что ты в нем находил.
Я пожал плечами.
— Долгое время он был моим companhon, нас многое связывало. Но до конца я его не знал. Очень многое выплыло из тех писем, которые я от него получил здесь. Вот почему мне бы и хотелось сразиться с ним.
— Что ж, можешь считать меня своим секундантом.
Аймерик поднял с пола свою дорожную сумку, и мы вместе с ним поднялись по лестнице. Его рука легла на мое плечо.
Чувство, охватившее меня, когда мы поднимались с Аймериком по лестнице, я потом передал в песне, которую многие считают одной из лучших моих песен, но в те мгновения у меня просто вдруг сжалось сердце и я с трудом удержался от рыданий, но слезы из глаз все же хлынули.
Аймерик цепко сжал мое плечо.
— Жиро, в чем дело?
Я всхлипнул и взял себя в руки. Deu, я уже дважды за день плакал в присутствии других людей. Что я за jovent, в конце-то концов?
— О… Я просто подумал… Нас было четверо — ты, я, Маркабру и Рембо… Ведь Рембо я по-настоящему тоже мало знал до тех пор, пока мне не вживили его псипикс. Только тогда я понял, что вызывает у него радость и какой у него на самом деле мрачный юмор. И когда я начал ощущать, как он тает в моем сознании, горечь потери была сильнее, чем тогда, когда мы его схоронили, понимаешь? И вот сейчас мне вдруг стало жутко жаль, что я не знал его — не знал как друга, а не как просто одного из приятелей, пока он был жив.
Аймерик кивнул. Вид у него был потешный и трогательный. Лысина у него стала еще больше, чем раньше, аквитанская одежда выглядела до предела небрежно. Дело в том, что у нас принято переодеваться трижды за день, да и одежда аквитанская не предназначена для того, чтобы ее носить постоянно, как каледонские комбинезоны. Аймерик сейчас был похож на пьяницу, что шастают по Молодежному Кварталу и каждому встречному готовы поведать истории из времен своей юности, потому что так и не сумели повзрослеть. И вот теперь я стоял на длинной серой лестнице, а впереди нас маячила колонна, освещенная последними маслянисто-желтыми лучами заходящего солнца… Я смотрел на Аймерика и понимал, что он и сам отлично понимает, как выглядит, но только это ему совершенно безразлично, потому что он знает, что он — такой, какой есть. На такое мало кто был способен, и в это мгновение я ощутил к нему необычайную любовь и сильнейшее уважение, да и не только за это, а за многое, что происходило раньше.
— Теперь, — решительно проговорил я, — когда судьба будет сводить меня с людьми, я буду стараться узнать их лучше.
— А я думаю, что никому из нас никогда никого не дано узнать до конца, — вздохнул Аймерик.
— Я так рад, что ты согласился быть моим секундантом. Как думаешь, мне стоит вызвать его на бой без правил?
— Почему бы и нет? Надо проучить этого засранца-садиста как следует.
Он оскалился совсем по-акульи. Я ответил ему такой же усмешкой. Мы крепко пожали друг другу руки, и на какое-то мгновение между нами возникло нечто подобное тому, что я ощутил, когда Аймерик впервые вошел в дом моего отца.
— Ну, как они там? — спросил я у Аймерика, когда мы поставили в моей комнате раскладушку для него и еще одну, на всякий случай. — Я про твоего отца и Кларити Питерборо.
— Отец держится как мученик… только здесь это означает не совсем то же самое, что означало бы в Новой Аквитании. Понимаешь, он хорошо помнит о том, что в прошлом многим людям приходилось страдать за свои убеждения. И он… старается вести себя так, как они. — Аймерик вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118