Через какое-то время Маргарет проговорила:
— Прости. Последствия воспитания.
— От них никому не уйти, — отозвался я.
Я не думал о том, что увижу за Ниневийской котловиной и у подножий Пессималей, — я воображал себе все это и в уме сочинял песню.
Целый день мы ехали по Ниневийской котловине. Последующие четыре дня оказались до странности однообразными — потом нечего было и вспоминать о них. Мало-помалу образовался определенный ритм: во время Второго Света мы продвигались вперед, а во время Первого останавливали машины и обследовали окрестности пешком. В принципе все, что мы видели, почти наверняка было видно и со спутника, и мы не стали ничего заснимать. Здоровенные ярко-оранжевые куры могли бы питаться лишайниками, но кормились зерном и гнездились вблизи от полей пшеницы и кукурузы к востоку от Ниневийской котловины. Кур было неисчислимое множество. То и дело мы вспугивали огромные стаи, и взлетая, птицы закрывали небо своими крыльями.
Берега рек были засажены грушевыми деревьями. Груши оказались такими сладкими и сочными, каких я никогда в жизни не пробовал. Видимо, эти деревья специально отбирали по принципу морозоустойчивости. Через пару дней почти У всех развилось типично туристическое расстройство кишечника, из-за чего приходилось часто останавливать машины: хотя в каждом из вездеходов имелось по два туалета, они не справлялись с числом желающих их посетить. Но эту проблему мы сумели пережить — правда. Полу было совсем худо, и порой во время самых острых приступов он был готов расстаться с жизнью.
Двое телевизионщиков, которые с остальными участниками экспедиции общались мало, с радостью снимали все происходящее, но Маргарет удалось уговорить их не снимать мужчин по одну сторону от вездеходов и женщин — по другую во время одного из «грушевых кризисов».
По вечерам мы без труда набирали на речных берегах хворост и разжигали костры с наступлением темноты. Анна К.
Тервиллигер читала свои новые стихи — исключительно на рациональном языке. Телевизионщики почему-то особенно охотно снимали то, как она читает стихи у костра или среди деревьев, и даже то, как она прогуливается по берегу речки.
Некоторые сделанные ими записи я смотрел, и они выглядели совсем неплохо, чего нельзя было сказать о самой Анне. Мне казалось, что ее стихи на рациональном языке звучат лучше, поскольку я их не понимал. Но больше всех стихи Анны любила слушать Маргарет, поэтому я счел за лучшее по этому поводу не высказываться.
Я только попросил ее объяснить мне, в чем, собственно, состоит привлекательность творений Анны, но она сказала, что та пользуется рациональным языком так, как раньше им не пользовались, и в итоге я не понял самого смысла инновации.
С другой стороны, мне было вполне понятно, почему все так любили слушать игру и пение Валери, которую тоже можно было смело называть новатором. От Пола я знал о том, что продажа ее записей со времени начала экспедиции настолько увеличилась, что она уже, можно считать, окупила свою поездку. Валери не упускала случая дать Бетси возможность поговорить с телевизионщиками о политике, но в программы ее высказывания вставляли редко.
А в остальном — я неплохо высыпался, порой с удовольствием обследовал окрестности, иногда, во время стоянок, занимался ки-хара-да с парой-тройкой учеников и при любой возможности уединялся с Маргарет, чтобы предаться спокойной, но сильной любви. Я совсем не пил спиртного, с аппетитом ел, спал так сладко, как не спал с детства, и настроение у меня было такое превосходное, что, казалось, ничто не способно его омрачить.
Торвальд и Аймерик без труда выходили с нами на связь, когда хотели. Сальтинисты занимались тем, что непрерывно забрасывали протестами Гуманитарный Совет. Число людей, устроивших голодовку перед зданием Посольства, достигло сотни. Некоторые из наших людей перестали ходить с листовками на Ярмарку, потому что им нестерпимо было видеть своих друзей или родственников, обрекших себя на добровольную смерть от голода.
Пока умерли четыре человека, хотя скорее не от голода, а от постоянного пребывания под открытым небом. Редко выдавался день, чтобы во время Первого или Второго Света в Утилитопии не проходили манифестации, участники которых держали фотографии четырех мучеников. Говорившая устами Валери Бетси укорила манифестантов и сказала о том, что она не выбирала смерть. В конце концов ее слова были переданы по телевидению. На следующий день по электронной почте пришло около тысячи писем, и большая их часть была адресована «Шлюхе Бетси, в иррациональную экспедицию».
Валери, естественно, жутко бушевала, но, похоже, ей нравилось, что дело приобрело такую окраску.
— Просто и не знаю, — сказал я Маргарет, когда как-то раз мы с ней загорали, забравшись на здоровенный валун и радуясь возможности поваляться раздетыми почти догола. — Меня очень пугает то, что будет с Бетси, когда ее псипикс перекочует в тело ребенка. Тогда она не сможет бороться. Она стала настоящей героиней, подлинной мученицей… Que enseingnamen! Трудно было бы представить человека, более достойного мученического венца, но мне бы очень не хотелось, чтобы с ней снова случилось что-то подобное.
— Не думаешь же ты, что «псипы»…
— Не столько они, сколько те люди, которые посылают все эти письма. Не думаю, чтобы Сальтини был так уж доволен тем, что его люди учинили изнасилование и убийство, но уж если стал диктатором, то своих приспешников надо защищать. Но те люди, которые пишут мерзкие письма и называют Бетси… Ну, мы знаем, как они ее называют…
Маргарет кивнула и потянулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118