Но я сказал Маргарет, что о чем бы она меня ни попросила, я просто не в силах отказать ей. Она по обыкновению зарделась и от-. вела глаза, но была явно рада такому проявлению внимания с моей стороны. Я вдруг понял, что мне нравится доставлять ей радость. Когда она радовалась, внешне она становилась почти симпатичной.
Почти.
Я сидел наверху, за компьютером, пытаясь придумать, как же нам разместить всех таким образом, чтобы начать занятия в соответствии с обычным расписанием, как вдруг послышался робкий стук в дверь.
— Venetz, — рассеянно проговорил я.
Робко вошла запыхавшаяся Валери.
— Вы… ты занят?
— Невероятно, midons, но для тебя у меня всегда найдется минутка.
— Я просто хотела… хотела узнать, как у тебя дела.
Разница между Валери и Маргарет состояла в том, что обе они одинаково хорошо владели каледонской манерой кокетства (вернее было бы сказать, что эта манера никакого кокетства вообще не предусматривала), но при том, что Маргарет со мной вообще не кокетничала, а просто, в меру сил, общалась, Валери кокетничать пыталась, но это у нее не получалось. И все же я с удовольствием смотрел на ее чистую кожу, громадные сверкающие глаза и думал о том, что даже простое общение с такой красавицей может доставить удовольствие.
— Как у меня дела… — рассеянно проговорил я. — Устал, потому что то и дело недосыпаю, а работы столько, что непонятно, как с ней справиться. Но пока хотя бы «псипы» не могут ничего плохого сделать лично мне, так что положение у меня лучше, чем у кого-либо из вас, и поэтому я стараюсь выжать из него все, что только можно.
Тирада получилась еще более усталая и деловая, чем мне хотелось, и даже, если хотите, более каледонская.
Валери тепло улыбалась. Она опустила глаза и приобрела несколько загадочный вид. Для девушки-аквитанки такая попытка пококетничать была бы грубой и неумелой, но здесь, в Каледонии, многого стоила даже такая попытка.
— Я знаю, как ты много делаешь для всех нас. Но я хотела спросить тебя… Ты, случайно, не думал о нашем… джеме?
Слово «джем» она произнесла так, чтобы напомнить мне о его местном значении. Но зря она опасалась — я не забыл этого.
— Честно говоря, пока это было самым приятным, что мне здесь довелось пережить, — признался я. — Ты хотела что-то конкретное обсудить?
— Просто мне бы хотелось еще раз выступить с тобой.
Пол и Торвальд очень решительно занимаются манифестом нашего творческого объединения. Если все получится, то будет больше возможностей выступать, и… Ну, ты понимаешь.
Мне просто хотелось удостовериться в том, что ты не против.
— Будем считать, что мы осваиваем риторические вопросы?
Сам не знаю, с чего это мне вздумалось шутить. Может быть, я опасался того, что она вот-вот сделает мне более конкретное предложение, а может быть, совсем наоборот — того, что она мне такого предложения не сделает, и тогда я останусь один на один со своей дерзостью. Конечно, мне не хотелось, чтобы она уходила, и мне безумно нравилось любоваться легким румянцем, залившим ее щеки. При этом мне было положительно все равно, чем вызван румянец — смущением или волнением.
— Но пока Пол и Торвальд не доработают манифест, как мы, не побоюсь этого слова, истинные художники, сможем понять для себя, минималисты ли мы?
Если у «псипов» еще остались в Центре «жучки», то, думаю, от нашей беседы с Валери у них должны были дико разболеться головы.
— О, но… В общем, я думаю, что все художники и артисты — минималисты. Пол мне рассказывал об этом. У него глаза просто горели. Если бы ты его слышал… Он говорил о том, что искусство не имеет цели, что оно само — это цель. Вот это единственное, что я точно запомнила.
У нее глаза тоже горели. Но упоминание имени Пола заставило меня кое о чем вспомнить. Прежде всего мы находились в самой гуще тяжелейшего и опаснейшего политического кризиса. Пол был нужным и полезным работником, а Валери — увы, нет. Кроме того, судя по тому, о чем обмолвилась Маргарет, Валери отличалась способностью создавать вокруг себя хаос и являлась лишним источником переживания для Пола.
Вторая мелькнувшая у меня мысль меня самого потрясла до глубины души. Да, мне безумно нравились ее лицо и фигурка, чистота ее голоса и страстная манера игры на гитаре, но при всем том я ее очень мало знал, а то, что я знал о ней, мне не очень нравилось.
Мне и в голову никогда не приходило, что donzelha мне может нравиться или не нравиться. Пожалуй, и вправду Mapкабру в последнее время получал письма от «незнакомца по имени Жиро».
Даже не знаю, чем я занимался, пока думал об этом, — наверное, рассеянно взъерошивал волосы, но, видимо, я добился того, что Валери поняла, что ничего от меня не добьется. Через пару минут разговора ни о чем она извинилась и ушла.
Проблем было по горло, и решать их надо было немедленно. Итак… Если на время работы второй смены всех уложить спать в зале для занятия боевыми искусствами, то нагрузка на кухне станет меньше, но с другой стороны…
Зашла Маргарет, принесла мне второй завтрак. Она сообщила мне, что после того как мы внесли залог за десять арестованных учащихся, они тоже размещены в Центре. Кроме того, у нас появился еще один новый жилец.
— Десять человек погоды не меняют, — вздохнул я.
Прежде чем ответить, Маргарет налила мне кофе и протянула сандвич.
— Понимаю, есть еще рано, но потом просто времени не будет — должны доставить тело Элизабет.
А я чуть не забыл.
— Нам нужно похоронить только Элизабет Лавлок? — спросил я.
Маргарет кивнула.
— По крайней мере нет сложностей с тем, чтобы искать пастора. Председатель… то есть отец Аймерика… Он уже не председатель, но…
— Для меня он тоже всегда будет оставаться председателем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118