- Тогорил поднялся, подошел к Тай-Тумэру и Буха-Тумэру,
встал рядом с ними.
Нойоны зашептались. Шепот перешел в неясный шум, из этого шума начали
прорезаться отдельные слова:
- Тебя!
- Ты наш хан!
Тогорил попросил тишины и предупредил:
- Не торопитесь. Подумайте. Клянусь всем, что есть святого, я
подчинюсь любому вашему решению!
Нойоны зашумели еще больше. Кто-то громко закричал:
- Наш хан Тогорил!
И все подхватили этот крик:
- Наш хан Тогорил! Наш хан Тогорил!
Тогорил поднял руку.
- Есть кто-нибудь, кто хочет видеть ханом другого?
Молчание. Тогорил прошел к возвышению, но не сел, поклонился нойонам.
- Я покорен вашей воле. Отныне и до тех пор, пока жив, я ваш
повелитель. Как я уважаю вашу волю, так каждый из вас должен отныне
уважать мою. Перед властью хана все равны - последний харачу и самый
родовитый старейшина. И каждому я обещаю воздавать на основе разума и
справедливости. Верный и храбрый будет отмечен милостью, преступник - кто
бы он ни был!- наказан.- Тогорил остановил свой взгляд на братьях и
замолчал.
И все нойоны вслед за ним уставились на Тай-Тумэра и Буха-Тумэра.
Братья обеспокоенно переступали с ноги на ногу. Тогорил сделал знак
нукерам. В юрту втолкнули истерзанного баурчи.
- Говори!- приказал ему Тогорил.
Сбиваясь, косноязыча от страха, баурчи повторил свое признание. Тогорил
смотрел на братьев, не выпускал из поля зрения и Тайр-Усуна. Когда баурчи
упомянул меркитов, пальцы нойона беспокойно запрыгали на тугом поясе, но
худощавое лицо осталось неподвижным. Тай-Тумэр и Буха-Тумэр при первых же
словах баурчи повалились на колени, ткнулись лбами в войлочный пол, стали
просить прощения. Он видел их затылки с глубокой ложбинкой, ребячески
светлую кожу шеи. Жалость резанула сердце, он сделал шаг к ним и
остановился. Снова вспомнилась ледяная щека жены. Рябинки на его лице
потемнели, стали почти черными.
- Этому,- он показал рукой на баурчи,- отрубите голову. Этим
переломите хребет.
Нукеры в то же мгновение подхватили всех троих и выволокли из юрты.
Наступила пронзительная тишина. За юртой шелестел утихающий ветер,
похлопывал концом стяжной веревки по войлочной стене. Нойоны прятали
испуганные глаза. Многое они видели, но чтобы вот так расправиться с
родными братьями-такою никто из них не помнил. Уж если их не пощадил, то
чего могут ждать другие?
VIII
Из норы высунул плоскую голову тарбаган. Пошевелил жесткими усами -
принюхался, поднял короткие круглые уши, вслушиваясь в знакомые звуки.
Высоко над головой пел жаворонок, в траве посвистывал суслик. Тарбаган
осторожно поднялся на крутую сурчину, отряхнул пыль с желтовато-бурой
своей шубки Пригревало солнце, ласково-теплой была земля, зеленела молодая
трава, покачивались головки отцветающих подснежников.
Тарбаган растянулся на земле. От долгой зимней спячки его старое тело
было все еще вялым, и он сразу же задремал, пригретый солнцем. Он спал,
блаженно посапывая, но его чуткие уши все время шевелились, улавливая
звуки. Вдруг они замерли. Тарбаган приподнял голову. Мимо шагом проезжали
три всадника. Тарбаган благоразумно попятился ближе к норе, но ему так не
хотелось лезть в промозглую темень! И он остался, прильнул к сурчине -
цвет меха делал его почти незаметным на рыжем песке.
Один из всадников придержал лошадь, натянул лук. Стрела вонзилась перед
самым носом тарбагана, взбитая пыль запорошила ему глаза. Ослепленный,
перепуганный, он опрометью бросился в нору.
- Ну, сынок, разве же я в твои годы так стрелял?- Старый Чарха-Эбуген
укоризненно покачал головой.- Вот Есугей-багатур не промахнулся бы.
Есугей ехал впереди. Услышав свое имя, придержал лошадь.
- Что такое?
- Да вот мой Мунлик... Я ему говорю, уж ты бы не промахнулся.
Смерив взглядом расстояние до сурчины, Есугей подтвердил:
- Да, я бы не промахнулся.
- Почему же не стрелял?- досадуя на свой промах, спросил Мунлик.
- Так просто. Не захотел.
Есугею почему-то неловко было признаться, что он даже не заметил
сурчины и тарбагана. Очень уж смутно было у него на душе. Похоже, духи зла
преследуют улус тайчиутов. Еще не ушла из сердца горечь от гибели мудрого
Амбахай-хана, а тут новая беда: от старых ран скончался Хутула-багатур.
Сегодня нойоны собираются на курилтай. Кого назовут новым ханом? Сын
Хутулы Алтай слишком молод. Среди других высокородных нойонов нет такого,
кто умом и отвагой возвысил бы себя над остальными. Наверное, будут
жестокие споры.
Чарха-Эбуген хрипловатым голосом запел песню. Поддразнивая сына, он пел
о великом мэргене ', чья стрела достает в поднебесье орла, попадает в глаз
бегущему дзерену; тарбаган, дремлющий у норы, для нее недостойная цель, и
великий мэрген Мунлик поднял свой лук только для того, чтобы разбудить
засоню тарбагана. Мунлик, слушая отца, лукаво посмеивался, потом затянул
ответную песню.
[' М э р г е н - искусный стрелок.]
Их веселость сердила Есугея. Нашли время для забав. Не на пир едут.
Споры на курилтае могут привести к раздорам, и улус станет легкой добычей
для соседей-врагов - татар, меркитов, кэрэитов. Он хотел было оборвать
Мунлика, но смолчал. Не дело ожесточать себя ссорой с близкими людьми.
Такие уж они есть: всегда готовы петь, шутить, состязаться в острословии.
Один из предков Чарха-Эбугена был знаменитым на всю степь шаманом, сам
Чарха-Эбуген умеет находить целебные травы и прогонять ими болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23